Наконец, подошел лейтенант и спросил:
— Это вы Рэймидж?
— Да.
— Коммодор ждет вас немедленно.
Лейтенант показывал дорогу. У двери в капитанские апартаменты застыл на вытяжку часовой из морских пехотинцев. Лейтенант постучал, дождавшись ответа, открыл дверь и вошел. Судя по всему, коммодор находился в спальной каюте, поскольку даже не входя в большую каюту лейтенант негромко произнес:
— Мистер Рэймидж, сэр.
Потом повернулся и жестом предложил Рэймиджу войти.
— А, мистер Рэймидж!
Голос был высоким и немного гнусавым. Рэймидж удивился, насколько маленьким оказался коммодор: ростом ниже Джанны, узкий в плечах, с тонким лицом. А еще, слегка оторопев, заметил Рэймидж, один глаз слегка блестел, как стекло. Ну конечно, коммодор Нельсон лишился глаза у Кальви, около года тому назад. Зато сохранившийся глаз смотрел очень проницательно.
Возможно, в физическом плане Нельсон был мал, но Рэймидж буквально ощущал исходящую от него силу: коммодор был натянут, как струна, но прекрасно владел собой, лицо его выдавало возбуждение, но мгновение спустя Рэймидж понял, что на деле тот совершенно спокоен. Этот человек напоминал бьющий ключом источник.
— Присаживайтесь, — коммодор указал на стул у подножья крохотной кушетки.
«Его беспокоит рост?» — подумал Рэймидж. Казалось совершенно очевидным, что такой шаг ставил Рэймиджа в невыгодное положение. И случайно ли разговор происходит в спальной каюте?
— Как вы полагаете, мистер Рэймидж, зачем я послал за вами?
Вопрос был таким неожиданным, что Рэймидж на мгновение растерялся, думая, что коммодор шутит, но единственный глаз смотрел на него холодно и строго.
— По любой из доброй полудюжины причин, сэр, — не задумываясь, сказал Рэймидж.
— Перечислите их.
— Хорошо. Оставление «Сибиллы»… Попытка исполнить приказ, данный капитану Леттсу насчет спасения беглецов.
— Это две.
— Дальше: жалоба графа Пизано… И трибунал, сэр.
— Четыре.
«Боже правый, — подумал Рэймидж, — попал из Годдарда да в полымя».
— Да, еще операция с «Белеттой», сэр.
— А шестая?
— Я могу насчитать только пять, сэр.
— Ладно. А теперь попробуйте угадать мое мнение по перечисленным выше эскападам?
В голосе его появилась ледяная нотка, а Рэймидж чувствовал себя усталым и совершенно разбитым. Не потому, что испугался, а потому что из того, что говорили обо всех капитанах и младших флаг-офицерах на Средиземноморской эскадре, да и на всем флоте, наибольшее впечатление на него произвели рассказы о коммодоре Нельсоне. Он понял вдруг, что с момента приостановки трибунала питал тайную надежду: стоит коммодору узнать, как все было, и с него, Рэймиджа, снимут все обвинения.
И вдруг это холодное, почти бесцеремонное обращение. Оно свидетельствовало, что Нельсон, в лучшем случае, рассматривает предстоящее дело как неприятное, и принимается за него без желания, в худшем — намерен довести до конца начатое Годдардом и Краучером.
— Я не знаю, чем все может закончится, сэр, но знаю, как должно бы. — Голос Рэймиджа был грустным, но лишенным эмоций, почти равнодушным.
— Ну, в таком случае, излагайте, — нетерпеливо заявил Нельсон. — Но кратко.
— «Сибилла», сэр — она не могла сражаться, а за раненными мы не могли обеспечить уход, так как хирург и его помощник погибли. Фрегат тонул слишком быстро, чтобы французы успели залатать его и сохранить на плаву. Мой поступок обеспечивал оказание медицинской помощи раненым, а здоровым давал время сбежать в шлюпках.
— Мысль оказаться в плену у французов так испугала вас, что сбежали после того, как сдались?
Нотка ехидства в голосе коммодора заставила Рэймиджа вспыхнуть от ярости, и лишь с большим трудом он удержал себя в руках.
— Нет, сэр! Я не сдался. Я преднамеренно покинул корабль прежде, чем раненые спустили флаг. Офицер, который позволяет себе и своим людям сдаться в плен, когда мог бы отступить и продолжать нести службу, должен рассматриваться как предатель, ну или почти как предатель. Именно об этом говорит Свод законов военного времени.
— Неплохо сказано! — сказал Нельсон, и неожиданно залился смехом. — Эта мысль пришла мне в голову при прочтении вашего рапорта. Рапорт, кстати, превосходный, и он уже на пути к сэру Джону Джервису с моим сопроводительным письмом. Теперь перейдем к спасению итальянцев.
— Мы сделали, что могли, сэр.
— Что заставило вас пойти на такой риск, имея всего лишь гичку?
Голос опять стал ледяным, и у Рэймиджа упало сердце.
— Это показалось меньшим из двух зол, сэр. Во-первых, если бы мы промедлили вывезти их, существовала опасность, что французы найдут и схватят беглецов. Во-вторых, в случае бегства в шлюпке существовал лишь риск попасть в шторм на перегруженной лодке.
— Значит, вы пришли к заключению, что предложение воспользоваться шлюпкой давало беглецам больше шансов на спасение?
— Да, сэр.
— Почему?
— Ну, если бы они остались на берегу, их могли бы выдать крестьяне. И я не смог бы этому помешать. Но если мы отправимся на шлюпке, был смысл рассчитывать, что мне так или иначе удастся пережить шторм.
— Отлично. Теперь о жалобе графа Пизано.
— Здесь нечего особенно сказать, сэр. Я вернулся назад, и обнаружил его кузена мертвым, но Пизано не верит этому.
— У вас не было свидетелей.
— Не было, сэр… А впрочем нет, есть! — воскликнул Рэймидж, сообразив, что недавняя операция вытеснила из памяти признание Джексона.
— Кто он?
— Старшина с «Сибиллы», американец по имени Джексон. Я не знал, что он видел тело после меня. Ему не было известно об обвинениях Пизано, и он не представлял, что его показания могут иметь какую-либо ценность. Так или иначе, сэр, прибытие «Диадемы» прервало дачу им показаний.
— Когда же вы это выяснили?
— Когда разговаривали на пути к «Белетте».
— Сговор? Нет, — коммодор отмахнулся от протестов Рэймиджа. — Я не утверждаю, что вы сговорились. Только указываю, что так скажут. Как вы думаете, почему граф Пизано нажаловался на вас?
— Чтобы обелить себя, — с горечью ответил Рэймидж. — Если докажут, что я нарушил свой долг, не вернувшись назад, все забудут спросить у него, почему он сам этого не сделал.
— Не все, — бросил Нельсон. — А что касается «Белетты»: вы понесли большие потери?
— Да, тринадцать убитых и пятнадцать раненых. Я ошибся в расчетах, сэр.
— В каком плане?
— Я предполагал обстрелять «Белетту» продольным огнем и отвернуть, прежде чем вступят в дело ее орудия.
