за Отечество… Кажись, уснул мой милый Михась, за день умаялся в седле, хотя для стрельца это дело привычное. Иную пору по неделям из седла не вылезают. Да и мы от Уреньского городка до Пронска добирались почти двадцать дней! Вернее сказать, двадцать ночей, потому как днем хоронились от лихого глаза. А ночью-то не больно поскачешь на коне, можно голову сломать в какой-нибудь рытвине…»
Привстал со своего места на бревне князь Трофим, в костер дровишек подкинул, искры взметнулись столбом вверх, а легким ветерком их вместе с дымом к реке сносило.
«Поглядывает князюшко на шалаш, вона, даже на колени привстал, слушает. Нет, это не филин ворчит в дупле, это мой Михась храпит, уснул на спине. Пусть спит, ежели потревожу, чтобы на бок лег, проснется и больше не уснет, а ему роздых нужен. Мало ли какое лихо может завтра грянуть, надобно силушку в теле сохранить для сражения…» Стараясь не шелестеть, княжна Лукерья поменяла левую руку, на которую опиралась подбородком – так удобнее было из глубины шалаша над лежащим Михаилом следить за драгунским ротмистром. Вот он с бревна поднялся на ноги, потянулся, будто кот со сна, вывернув руки за спиной. Неслышно ступая по траве и с каждым шагом оглядываясь на Михаила и шалаш, пошел в сторону Оки, где левее бывшего места спуска бревен росли густые кусты орешника или калины, в темноте не разобрать. У самых кустов князь Трофим еще раз оглянулся, словно страшился чего-то или стеснялся чужого подгляда, и пропал из вида, шагах в полуста от костра.
«Ежели по нужде удалился, не беда, а ежели лесом обойдет шалаш и к коням подберется?» Княжна Лукерья, сдерживая дыхание, присунулась к самому выходу из шалаша, но не посередине, а сбоку, чтобы ее лица не было видно в отсветах горящего костра. Часть леса ей была вид на, но вот если бы драгун крался лесом да при этом светил себе смоляным факелом! А так его не углядишь, не кошачьи у нее глаза, хотя зрение и довольно зоркое.
Осторожно повернувшись на рядне, княжна Лукерья мимо спящей Дуняши прокралась к противоположной стороне шалаша и с величайшей осторожностью левой рукой – в правой у нее был изготовленный к стрельбе пистоль – начала проделывать отверстие в камыше, которым был укрыт шалаш.
«Ну вот, моя светелка еще одним окошечком обзавелась, – усмехнулась княжна. – Позрим, как тут наши кони?» Кони, привязанные к двум деревьям в десяти шагах от тыльной стороны шалаша, вели себя совершенно спокойно, изредка пофыркивая, словно передразнивали храпящего во сне стрелецкого сотника…
Легкий хруст за спиной заставил княжну Лукерью вздрогнуть, как будто над головой тарарахнул невесть откуда налетевший гром. Быстро обернувшись, увидела: во входном проеме шалаша над спящим Михаилом склонилась темная фигура, а в правой руке, занесенной над головой, зловеще красным отблеском костра полыхнула кривая сабля. Еще миг…
– Гад! – взвизгнула княжна Лукерья и вскинула пистоль. Ее неожиданный окрик на долю секунды задержал роковой удар, и тут же под тесным сводом шалаша грохнул выстрел. В пламени короткой вспышки, совсем близко, в каких-то трех шагах, мелькнуло белое лицо драгунского ротмистра, отчаянный вскрик и глухое падение тяжелого тела на вытоптанную у шалаша траву.
Михаил вскочил, словно подброшенный с земли дьявольской силой, шапка слетела с лица, а в руке тут же взвизгнула вырванная из ножен персидская адамашка.
– Кто здесь? Кто стрелял?
Из шалаша первой проворно вылезла княжна Лукерья, а за ней и перепуганная до смерти, со сцепленными на груди руками Дуняша.
– Бо-оже мой! Он убит? – Дуняша пыталась склониться над телом князя Трофима, но боялась подступить к нему ближе, чем на сажень, а потом и вовсе отпятилась за спину своей госпожи.
– Луша, что случилось? – воскликнул Михаил, со сна не в состоянии сразу разобраться, кто стрелял и почему у входа в шалаш лежит без движения драгунский ротмистр. Потом увидел рядом с телом отброшенную в сторону обнаженную саблю, а в руке жены пистолет со спущенным курком. И жуткая догадка поразила голову: – Он подступил ко мне с саблей, чтобы убить? Так, Луша?
– Да, Михась… Поначалу он скрылся вон в тех кустах… – собираясь с мыслями, не менее других потрясенная случившимся, начала объяснять княжна Лукерья. – Я побоялась, а вдруг он надумал увести наших коней? И пробралась к тыльной стороне шалаша, проделала дыру… А сей изверг обошел поляну обочиной, подкрался к тебе сбоку, незамеченным через дверной проем… Наверно, опасался, что кто-то из нас тебя стережет и приметит идущим от костра прямо…
– Ну что за люди! – Михаил в горести покачал головой, убрал адамашку в широкие ножны. – Только что по сумеркам делил с нами хлеб-соль, поведал о своем родственнике, воеводе Исае Квашнине, который всего-то три года назад держал оборону в Новгороде Северском от казаков гетмана Брюховецкого, союзника польского короля. Города врагам не сдал, а при штурме самолично срубил более десяти казаков-изменщиков, пока не был убит пулей из мушкета.
Медленно, словно опасаясь подвоха, княжна Лукерья опустилась на корточки перед телом, перевернула с живота на спину и тут же выпрямилась, взяла Дуняшу за плечи и повернула служанку лицом к шалашу.
– Не надо смотреть, голубушка… там страшно, – и к Михаилу: – Михась, этот драгун опознал тебя по сыскной сказке от воеводы Милославского и посылал с постоялого двора Демьяна посыльщика к пронскому воеводе, чтобы тот спешно слал нам в угон десяток ярыжек князю Квашнину в подмогу… А тут видит, что подмога отчего-то замешкалась, а может, и вовсе не будет таковой, решил самолично убить тебя и голову предъявить к опознанию в Синбирске.
– А… а как ты о том узнала, Луша? – Михаил этими новостями был поражен не менее, чем видом убитого ротмистра. – И почему мне не сказала? Я бы с ним живо разобрался!
– Потому и не сказала, чтобы ты на людях с ним не устроил поединка! А узнала об этом Дуняша, случайно подслушала разговор ротмистра с Демьяном, когда князь велел ему послать Луку в Пронск к воеводе с изветом на тебя.
– И что же? Лука был у воеводы? – с волнением спросил Михаил. – Нам ждать погони?
– Нет, Михась, я не пропустила Луку в Пронск, а вот Демьян оказался тоже сведущ о тебе. День прождет, а там забеспокоится, куда делся его половой и почему нет ярыжек из Пронска.
Решение пришло почти в одну секунду, Михаил огласил его:
– Не успеет побеспокоиться! Я еду… поговорить с ним!
– Михась, ты… убери его от шалаша, хотя бы в те кусты у речки, Дуняша боится.
