Ознакомительная версия.
— Что значит — наконец-то?
— А он глухонемым конюхом притворялся. Тихо…
Енисеев бесшумно подошел к воротам сарая и выглянул. Видимо, ему одного мгновенного взора хватило, чтобы оценить ситуацию. Он быстро забрался в кабинку фургона и сел за руль.
— А вы чего ждете? — спросил он.
— Это зачем еще?
— Затем… их уже привезли из ресторана. Сами из авто выйти не могут, их на руках выносят. Да, вы хорошо разворошили этот муравейник… Я думал, у меня еще пара дней в запасе. Какого черта! И ваш Водолеев там крутится. Лабрюйер, быстро отворяйте ворота и садитесь, черт бы вас побрал!
— Вы спятили. Вы даже не знаете, есть ли в баке бензин.
— Пари — полон бак бензина. Они только ждут, пока конюхи угомонятся. Черепной грим сослужил нам неожиданную службу. Дай Бог здоровья Славскому! Ну, чего вы ждете?
— Черт бы и вас побрал, Енисеев, — сказал Лабрюйер и распахнул ворота сарая.
Садиться на место возле шоферского пришлось уже на ходу.
Фургон оказался отлично готов к стремительному и опасному путешествию.
Не разбирая дороги, Енисеев вел его по летному полю, мимо трибуны, прямо к главным воротам. Вслед кричали и принялись стрелять.
— А шиш вам! — кричал Енисеев. — Шиш, а не наши авиаторы! Держись, брат Аякс, сейчас будет тряско!
— Куда мы едем? — спросил Лабрюйер.
— Куда-нибудь! Подальше от ипподрома!
— У них есть «катафалк» и лошади, — напомнил Лабрюйер. — Тут такие красавцы — на короткой дистанции могут и авто обогнать.
— А у нас есть кое-что другое…
И тут Енисеев запел — так, что у Лабрюйера мурашки по шкуре побежали:
— Готовы на бой кровавый за свои права!..
Пропето было всерьез.
Фургон влетел в Зассенхоф.
— Теперь командуй, — велел Енисеев. — Ты эти места лучше знаешь. Нам нужно запутать след. Они у нас на плечах висят.
Лабрюйер как раз плоховато знал эту часть города. Выкрикивая «направо» и «налево», он сбился с толку. А меж тем черный «катафалк» действительно мчался следом. И хуже того — оказалось, что в хозяйстве у похитителей был мотоциклет. Он обогнал «катафалк», вырвался вперед, поравнялся с кабиной фургона, и мотоциклист выстрелил.
— Мазила! — крикнул ему Енисеев. — Держись, Аякс, сейчас мы его об забор размажем!
Но мотоциклист, разгадав маневр, вовремя отстал.
— Направо! — приказал Лабрюйер. — Опять направо!
— Только бы они меня не подшибли, ты-то шоферить не умеешь… Ух!
Фургон чудом вписался в поворот.
— А если меня подшибут да тебя к праотцам отправят, то — лови ветра в поле. Отсюда — на Митаву, потом — на Шавли, это почти по прямой выходит, а там уж германская граница в двух шагах. От Риги до Мемеля и трехсот верст не будет, что это для автомобиля? И у них наверняка намечено место для дневки. Я ведь должен был понять — если они сегодня выдернули этого дурака из Майоренхофа — значит, в ночь и уйдут, сволочи!
— Но перевести трех человек через границу…
— У Дитрихса наверняка сохранились старые связи, он же контрабандой промышлял. Его с ценным грузом в любой корчме спрячут… Только бы он по дороге Володю Слюсаренко не выкинул — в удавленном виде. Слюсаренко ведь за компанию прихватили…
— Налево! И смотри все время налево — там будет узкий переулок.
— Ага!
Лабрюйер, припомнив карту местности, нарочно выбирал улицы, где мотоциклист не мог бы поравняться с кабиной фургона.
— Надо избавляться от этой колымаги, — сказал он.
— А на чем мы вернемся на ипподром?
— Найдем другую. Это будет надежнее.
— Среди ночи?
— Я знаю место!
Лабрюйер имел в виду гаражи у Выгонной дамбы. Рига росла, и новорожденные кварталы роскошных домов строились недалеко от городского пастбища. Богатые рижане держали свои автомобили поблизости от жилищ, в больших гаражах, под присмотром механиков.
— Далеко?
— На том берегу.
— А от набережной — далеко?
— Не очень.
— Мы могли бы скинуть чертов фургон с моста…
— Не получится. Для этого — далековато, — Лабрюйер даже не попытался представить, как Енисеев собирается скидывать фургон в Двину.
— Но куда-то же его нужно девать.
— Может, в Мариинский пруд загнать?
— Где он?
— Направо! Теперь — налево. Он где-то там…
— Где-то! Черт, где мы?!
Дома кончились, местность была открытая, дорога — прямая, спрятаться — негде.
— Тут огороды и пастбище. У нас все Задвинье такое — полоса города, полоса деревни…
— Если он будет догонять — стреляй, не задумывайся.
Лабрюйер извернулся на сиденье и выставил руку с револьвером.
Выстрелил он куда пришлось, чтобы немного испугать мотоциклиста. Целиться, подскакивая на ухабах, Лабрюйер не умел, а ухабов на глинистой дороге было изрядно.
— Вот что! — догадался он. — На повороте я соскочу. Ты чеши дальше, а я из-за куста его сниму!
— Снимешь, а потом? За ним же «форд» — думаешь, пешком от «форда» убежать? Сиди уж, Аякс Локридский!
Открытое пространство было невелико — фургон очень скоро влетел в створ улицы и скрылся между домами.
— А теперь — налево, налево, пока не упремся в Хаккенсбергский залив.
— Так, может, туда фургон спихнуть? Там же рядом — Митавский вокзал, найдем какую-нибудь таратайку!
— Ничего себе рядом! Это тебе не Древняя Греция, там — все рядом…
У Лабрюйера в школьные годы сложилось именно такое представление; Троянскую войну он представлял походом мальчишек одного двора в другой, враждебный, двор, и олимпийских богов — подвыпившими взрослыми, которые ради смеха стравливают сопляков. Такое он наблюдал в Московском форштадте, где жил в детстве.
Переругиваясь, Аяксы уходили от погони, причем последний выстрел Лабрюйер сделал уже на привокзальной площади. Там, как полагалось, дежурили городовые. Поднялся шум, крик, свист. Не желая объяснений, Енисеев свернул к понтонному мосту.
— Кажись, от сволочей оторвались, — заметил он. — Теперь бы от полиции уйти.
— С моста — направо, и по набережной — к Таможенной пристани!
— Есть, вашбродь!
Лабрюйер не в такой мере был подвержен благородному безумию погони, как Енисеев. Уж где Енисеева учили обращению с ценными вещами и с уликами — он не знал, а по его полицейскому разумению фургон нужно было оставить там, откуда автомобиль трудно будет вытащить, поскольку он в деле о воскрешении Дитрихса и похищении авиаторов — очень значительная улика.
И такое место он присмотрел — городской канал. Он не настолько глубок, чтобы автомобиль ухнул туда весь. А вытаскивать его по откосу — дело муторное и требующее усилий. Осталось только так скомандовать Енисееву, чтобы выехать к Стрелковому саду на берегу канала.
Ознакомительная версия.
