31 декабря, в канун нового, 1842 года, жители Росса: русские, креолы и алеуты, вместе со своими семействами, среди которых было немало и индианок, навсегда оставили насиженные места и отплыли на бригантине «Константин» в Ново-Архангельск, на остров Баранова (Любопытно, что Ферлонские острова россияне покинули лишь тринадцать лет спустя).
Как знать, может, по-иному сложилась бы судьба Форта Росс, если бы не погиб безвременно камергер Николай Петрович Резанов. Его подробнейший и обстоятельнейший доклад на высочайшее имя был случайно обнаружен лишь спустя полвека в одном из невеликих сибирских городков...
Продажа Колонии Росс, как потом оказалось, все же немало осложнила снабжение Русской Америки и явилась, в свою очередь, одной из причин продажи Аляски. Но об этом несколько позже... Теперь же главный правитель российских колоний в Северной Америке капитан 1-го ранга А. К. Этолин доводил до сведения Главного правления РАК, что «на основании Высочайшего повеления от 15 апреля 1839 года селение Росс на берегах Нового Альбиона и бывшая там компанейская контора окончательно упразднены в январе 1842 года, а состоявшие в том селении здания и рогатый скот проданы по контракту, засвидетельствованному местными Мексиканскими властями, поселившемуся там гражданину Суттеру...»
К 1848 году Росс стал центром богатой и обширной фермы: более четырех тысяч голов рогатого скота, в том числе тысяча двести коров, полторы тысячи лошадей и две тысячи овец паслись во владениях предприимчивого «полковника» (теперь Суттер именовал себя именно так). Он высевал более шестидесяти четвертей пшеницы, завел производство бумаги, сеял рис и индиго, расширил виноградники и оливковые плантации, торговал на далеких Сандвичевых островах солониной и маринованной лососиной, которой изобиловали тогда еще окрестные реки, и, наконец, даже отчеканил монету со своим собственным именем... Он построил новые жилые дома в Форте Росс и, сказочно разбогатев, выписал из Базеля свою семью: жену и троих сыновей.
Благодаря прекрасной исторической миниатюре Стефана Цвейга трагический финал истории Суттера широко известен. Поэтому позволим себе лишь вкратце воскресить некоторые события тех бурных лет...
Когда 2 февраля 1848 года, после войны с Соединенными Штатами, мексиканское правительство вынуждено было подписать в Гвадалупе-Гидальго мирный договор, закреплявший аннексию Калифорнии, оно еще не знало, что за неделю до этого произошло в горах Коломы, в сорока пяти милях от Форта Росс...
Лил дождь, когда вымокший до последней нитки высокий всадник в светлых, забрызганных глиною штанах, заправленных в сапоги оленьей кожи, соскочил со своего коня и ворвался в кабинет полковника. Сорвав с головы широкополую шляпу и бросив ее в угол, он отер бритое лицо шейным платком и, протянув сжатую в кулак руку к самому носу Суттера, разжал пальцы. На ладони поблескивали желтоватые песчинки... Потребовалось совсем немного времени для того, чтобы определить удельный вес и протравить их азотной кислотой. Вывод однозначен — чистое золото! Плотник-мормон из Нью-Джерси Джемс Маршалл, приглашенный Суттером для строительства водяной мельницы, по приказу хозяина немедленно ускакал обратно к оставленным им в Коломе двум другим рабочим-механикам: Виммеру и Беннету. Сам Иоганн Август Суттер явился туда во главе небольшого отряда мормонов на другой день, 25 января 1848 года. Клятва, данная свидетелями происшедшего: «хранить открытие в великой тайне», держалась разве что несколько дней. Потом какой-то случайный прохожий подобрал кусочки золота, которыми играли дети механика Виммера. Согласно другой версии, он получил их от жены Джемса Маршалла за пустяшную услугу. Да это и не столь уж важно; важно то, что спустя немного времени он оказался в кабачке Питера Слита-Слитера, где и потребовал бутылку рома в обмен на... золото. Дальнейшие события развивались с ужасающей быстротой: весь край словно обезумел, зараженный золотой лихорадкой. Работники Суттера, исключая верного кузнеца Жана Марше и некоего падре Габриэля, покинули своего хозяина. Бросив на произвол судьбы гибнущий скот и загнивающие на корню посевы, устремились они в горы Коломы. Когда же 15 марта того же года «Кали-форниан» поместила на своих страницах заметку о сем открытии, обезумел и остальной мир. До середины 1849 года число старателей увеличилось с четырех до сорока тысяч человек. За год гавань Святого Франциска посетила без малого тысяча судов. В одном только Нью-Йорке учреждено было шестьдесят пять компаний по добыче золота в Калифорнии. Долину Сакраменто и окрестные горы заполонили старатели в красных фланелевых рубахах с пистолетами у пояса и доверху набитыми вожделенным металлом — в песке и самородках — переметными сумами. Эти авантюристы, разбойники, беглые каторжники и просто искатели приключений за все платили золотом. Стаканчик виски стоил тогда щепотку золота, чашка кофе — четыре щепотки, бочонок муки — пятьдесят пиастров, комната — сто долларов в месяц, мало-мальски приличная хибара — пятьсот! Они — эти бродяги и головорезы — подчинялись лишь власти грубой животной силы и оружия. «Необузданная страсть к игре и пьянству,— свидетельствует очевидец,— кипела в их крови. Любимое словцо или поговорка их: «Бутылка — друзьям, оружие — врагам». И правда, в седле каждого непременно найдешь бутылку рома и пистолет... Азартные игры и распутство в различных его видах начинают теперь мало-помалу выступать ярче наружу. Грабежи и убийства натурально бесчисленны. Но о них невозможно сказать ничего определенного, потому что свидетелей нет, а мертвые не рассказывают повестей». От Сьерра-Невады до Великого океана, от Колумбии до Мексики гремела тогда разбойничья песня:
Вперед, парни, вперед!
Рвемся мы в Калифорнию,
Калифорния вся из золота!
«Течение жизни внезапно изменило свое русло,— повествует историк Бирд.— Ремесленники бросили свои инструменты, фермеры оставили урожай гнить на полях, а скот подыхать с голода, учителя забыли свои учебники, адвокаты покинули клиентов, служители церкви сбросили священническое облачение, матросы дезертировали с кораблей,— и все устремились в едином порыве к месту золотых приисков. Деловая жизнь в городах замерла, покинутые дома и магазины ветшали и приходили в упадок. Золотоискатели шли как саранча в районы, граничившие с лесопильней Суттера, с кирками, лопатами и ковшами для промывки золота». 10 декабря 1848 года губернатор Калифорнии, командир 1-го драгунского полка Месон, квартировавший в Монтерее, доносил президенту Соединенных Штатов, что, прибыв в Сан-Франциско 20 июня, он «с крайним изумлением» обнаружил почти пустой город. По дороге к форту Суттера, через Бодегу и Соному, он повсюду на своем пути встречал оставленные ранчи, заброшенные мельницы и посевы, предоставленные скоту. Зато, прибыв к подножию гор, где находились так называемые «низменные прииски», губернатор увидел бесчисленные палатки и шалаши золотоискателей. «Золотоносные открытия,— заканчивал свое послание Месон,— совершенно изменили вид Верхней Калифорнии. Жители, недавно исключительно занимавшиеся земледелием, бросились на поиски золота. Мастеровые оставили ремесла, купцы бросили лавки; матросы, едва придут в порт, бегут с кораблей. В заливе Святого Франциска в настоящее время стоят три корабля без команды. По той же причине — частые побеги из полков. В продолжение нескольких дней я полагал, что гарнизон Монтерея разбежится! И должно согласиться — соблазн велик! Солдат-артиллерист, получивший отпуск на двадцать дней, возвратился с 1500 пиастрами. В дороге он был одиннадцать дней, следовательно, работал только девять. Все эти факты невероятны, но в самом деле истинны. Посылаю при донесении несколько образцов золота высокой пробы».
