В углублении пещеры вокруг костра опять сидели двадцать мужчин — те, кому ригондское племя больше всего доверяло и кому поручило решать все вопросы защиты острова.
Попавший в плен островитянин вернулся и сейчас же разыскал Ако. Рассказав все, что ему говорили на корабле белые люди, он спросил:
— Что мне делать, Ако? Белые люди коварны, я им не верю. Говорить мне с людьми?
— Говори, друг… — ответил Ако. — Люди должны знать, чего хотят белые.
Он велел созвать командиров групп и отделений и старшин лагерей острова на совещание. Когда все собрались, Ако зачитал им письмо, которое прислал ему белый командир сегодня ночью, потом предоставил слово человеку, попавшему в руки англичан.
Островитяне молча выслушали его. Некоторое время стояла тишина. Пламя костра мрачно отсвечивало в глазах островитян, но лица ничего не выражали, будто застыли. Потом пошевельнулся Лова и, поворошил костер сухой веткой и облизал пересохшие губы.
— Белые люди убедились, что силой с нами ничего не сделаешь, — начал он. — Поэтому пускаются па хитрость. Если бы у белых хватило сил уничтожить нас, они бы так и сделали, а не говорили бы любезных слов и не обещали бы невесть чего. Я не верю ни одному их слову.
Он умолк. Через минуту заговорил Леагу.
— Почему белые ничего не могут нам сделать? Потому, что мы слушаемся Ако и поступаем, как он учит. Пока Ако с нами, мы будем сильнее белых и они ничего с нами не сделают. Ако не должен покидать своих братьев и слушать белых. Мы не должны выдавать Ако нашим врагам.
Леагу умолк. Тогда начал говорить старый Таомо.
— Почему белым так нужен Ако? Потому, что они знают, как много он может, и они боятся Ако. Когда Ако попадет к ним в руки, они убьют его, а потом придут и истребят всех нас. Тогда им легче будет это сделать, потому что Ако не будет руководить нами. Белым нужна только наша кровь. Я им не верю. Ако должен оставаться вместе с нами.
Когда все высказали свое мнение, поднялся Онеага, брат Ако, и сказал:
— Белые не видели Ако, не знают, как он выглядит. На хитрость надо ответить хитростью. Я могу на восходе солнца выйти на берег лагуны и отдаться в руки белых людей. Не скажу, что я Онеага, скажу, что меня зовут Ако. Тогда увидим, лгали белые или говорили правду. Если белые убьют Онеагу, это для ригондцев небольшое несчастье — Ако останется и будет руковс дить борьбой. Если же белые убьют Ако, мы лишимся мудрого вождя. Разрешите мне пойти на берег лагуны, когда станет всходить солнце.
Предложение Онеаги вызвало горячие споры. Многим оно понравилось, они хвалили Онеагу за отвагу и готовность пожертвовать собой ради блага племени. Тогда Ако встал, приблизился к брату и крепко обнял его.
— Ты хороший брат и храбрый мужчина, но этот твой шаг ничего не даст твоему племени, — сказал он. — Ты ведь не знаешь английского языка, а я писал им письмо на их языке. Они сразу узнают, что ты не Ако. Так их не проведешь.
— Я буду молчать, — упорствовал Онеага. — Только приложу руку к сердцу и скажу: Ако… и больше не скажу ни слова. Пусть бьют, пусть мучат, пусть убьют меня — я буду молчать. Тогда они не узнают, что я не Ако.
— А вдруг они не станут ни бить тебя, ни убивать, а начнут хитро и ласково говорить, пошлют тебя обратно на остров что-нибудь передать племени? Ты будешь молчать и ничего не сделаешь. Неужели и тогда они поверят, что ты Ако?
Онеага опустил голову и вздохнул.
— Жаль. Я ничем не могу помочь. Тогда Ако обратился к присутствующим.
— Ловаи прав — белые убедились, что силой с нами ничего не сделаешь, поэтому пытаются нас взять хитростью. Хотят обмануть и запугать. Мы не верим их лжи и не боимся их угроз. Нет у них такой силы, чтобы уничтожить весь остров. Они не могут срубить все хорошие деревья и кусты на Ригонде— им пришлось бы рубить весь свой век и еще другой век человека, но за это время вырастут новые деревья и кусты. Нельзя сделать так, чтобы вода в источнике приносила смерть всем, кто выпьет ее, так как вода не стоит на месте,, а течет — вместо испорченной воды скоро натечет новая, и ее мы можем пить без страха. Вы видите — все, что они нам рассказывают, — сплошная ложь.
Обдумав слова Ако, люди начали смеяться. Исчезла подавленность, и они разошлись в гораздо лучшем настроении, чем пришли на совещание.
Занималось утро. Сквозь дождевой туман пробивались солнечные лучи, но самого солнца не было видно, только светлое пятно позволяло догадываться, где оно находится. Из своих убежищ островитяне видели, как много лодок, полных людьми, отделилось от корабля и приблизилось к берегу Ригонды. Высадившись на берег, англичане некоторое время еще ничего не предпринимали,, вероятно, ожидая чего-то, но когда ожидаемого не случилось, принялись за дело. Стучали топоры, шипели пилы. Одна за другой никли к земле величественные кокосовые пальмы. Где недавно шумела зеленая роща, там теперь виднелись поваленные стволы и голые пни. Островитяне со жгучей болью в сердце наблюдали, как гибли бананы и старые хлебные деревья. К вечеру захватчики опустошили все побережье близ старого лагеря.
Утром опустошение продолжалось в другом месте. Англичане несколько раз пробовали поджечь лес и кустарник, но все было слишком мокрое — огненные языки вспыхивали и скоро потухали. Около полудня, когда люди Спенсера заявились на Тихий берег и принялись рубить самую большую из ригондских пальмовых рощь, в кустах вдруг заговорил легкий пулемет и несколько винтовок. В самом начале пал. первый помощник командира канонерки Элиот и несколько матросов. Остальные прекратили работу и, отстреливаясь, отступили на побережье, где стояли их лодки. По пути до того места островитяне сразили еще четырех матросов. Вскочив в лодки, англичане ушли обратно на корабль и после этого на побережье больше не появлялись.
Поздно вечером, когда с берега не стало видно корабля, Спенсер приказал поднять якорь, и канонерка «Шарк», потеряв в борьбе за остров треть своего экипажа, пустилась в обратный путь в Сидней. Капитан второго ранга был мрачен, как осенняя ночь. Не повышение по службе и обещанная высокая награда, а нагоняй ожидал его в конце пути. Спенсер понимал, что на его карьеру теперь можно поставить крест: он оказался неспособным справиться с каким-то небольшим туземным племенем— таких людей не производят в адмиралы. Единственным утешением для него была смерть Элиота: он уже не сможет донести начальству о неумелых действиях своего командира на острове. Когда мертвые молчат, живой может рассказывать все, что ему вздумается. Может статься, адмирал поверит и не всему, о чем ему станет докладывать Спенсер; возможно, будет произведено официальное расследование и допрос всех оставшихся в живых членов команды, но этого Спенсер боялся меньше, чем одного Элиота. Просто повезло, что этого молодчика вовремя уложили пули островитян.
