– Раз мы стали с тобой друзьями, я тебе покажу кое-что, – улыбнулся таинственно Устюгов и полез за чем-то в карман.
– Бреши больше. Не стали мы с тобой ни друзьями, ни товарищами, – огрызнулся Васька.
– А я говорю – стали, и тебе это самому понятно. Ты теперь нет никто, да и всегда, собственно, был таковым. Это – раз! Существуешь ты между жизнью и смертью. Это – два! Нет теперь тебе пути никуда. Это – три! И партизаны тебя щадили лишь потому… Хотя какая разница… Считай это – четыре!
– Падла ты продажная, тварь подколодная! – разозлившись, процедил сквозь зубы Васька. – Так мне что теперь, обделаться и не жить? Думаешь испугать меня? Да мне начхать на твои потуги! Я помру от болезни не сегодня, так завтра, а ты мне считалочки устраиваешь! Ну, найдем мы клад скопцов, допустим. Так что я с золотом тем делать стану? На что оно покойному?
– Ну почему так мрачно? – покачал осуждающе головой Устюгов. – За то золото, которое в случае успеха окажется в твоих руках, в благословенной Америке из тебя молодого парня сотворят! Там наука и медицина давно уже сделали большие шаги вперед!
– Что, и яйца мне пришьют? – хмуро буркнул Васька. – Ради такого чуда я бы весь Тамбов собственноручно перекопал, ей-богу!
Гость начинал нервничать, лихорадочно дыша. Его глаза предостерегающе сузились и кольнули Носова прямо в душу.
– Я что, с тобой спорить приехал, гнида кастрированная? – произнес он тихо. – Сам знаешь, какая ситуация сейчас на фронтах. Немцам капут, понимаешь? А их приспешникам, старостам и полицаям вроде тебя, и подавно! Немцы не возьмут вас с собой, в Германию – им самим бы ноги унести…
Вкрадчивый голос Устюгова бил Ваську прямо в мозг, проникал в сердце, подавлял сознание и угнетал какой-то чудовищной, гипнотической силой.
– Кто сейчас окружает тебя? Одни тупые ублюдки и отщепенцы. Куда ни поверни – везде тебе кранты!
– Обожди, не гоношись, Жорик, – вздохнул устало Носов. – Кажется, я начинаю тебя понимать. Вы решили с Альбиной добраться до клада скопцов, забрать его себе, а меня грохнуть!
– Клад разделим поровну, слово даю, – поспешил с заверениями гость. – Заберешь свою долю и ступай куда хочешь. Кстати, с вывозом ценностей за границу, в ту же Америку, если пожелаешь, я помогу.
– Ни одному твоему слову не верю, – не слушая его, заявил Васька. Голос его хрипел и срывался от волнения. – Ты говоришь, что и без меня смог бы тайник отыскать, тогда я на кой хрен тебе понадобился?
– Потом узнаешь.
– Черт с тобой, согласен, – выдавил из себя Носов и, видя, что Устюгов засобирался уходить, спросил: – А где же твоя сестрица блукает, Жорик? Может, она на дворе, в машине сидит и тебя дожидается?
– Она занята своим делом, – коротко пояснил гость, остановившись и обернувшись.
– А как у тебя фотки Анькины оказались?
– И об этом расскажу, только чуть позже.
– А что мне теперь делать? Собирать манатки или…
– Делай то, что и всегда делал, и никому ничего не говори! Сбежать попробуешь, найду и самолично шкуру спущу…
Полковник Бобылев выглядел человеком средних лет. Он был всегда чисто выбрит, что придавало ему моложавости. Крепкая фигура, высокий рост заметно выделяли его среди подчиненных. Карие глаза под шапками бровей смотрели строго и вдумчиво.
В 1941 году, во время наступления гитлеровских войск на СССР, он потерял родителей. Белорусское село, где они проживали, уничтожили каратели, и эта беда наложила на Александра Владимировича печать угрюмости. Он сделался упрямым, придирчивым, раздражительным и чрезмерно требовательным не только к подчиненным, но и к самому себе. Раздражительность и придирчивость он считал пороками, несовместимыми со служебной деятельностью, и всячески подавлял их в себе. А вот упрямство и требовательность расценивал как положительные качества в деятельности разведчика, подчеркивая их присутствие в себе перед окружающими.
Отдел Смерша, которым руководил полковник, занимался разведывательной деятельностью во вражеском тылу на участке фронта Брянского направления. Всеми оперативными мероприятиями Александр Владимирович занимался сам со своими помощниками. Красная армия вела кровопролитные бои на фронтах, а полковник Бобылев и его отдел сражались со шпионами, провокаторами, диверсантами и предателями всех мастей в тылу. И еще неизвестно кому приходилось легче!
– Как отнесся Срепан Калачев к предложению принять участие в операции? – поинтересовался Александр Владимирович у Горового, сидевшего напротив.
– Положительно. В тонкости я его не посвящал согласно вашему приказу, но свою реабилитацию он воспринял как торжество справедливости, а участие в операции как свою обязанность перед воюющей Родиной.
– Сильно сказано! – Александр Владимирович одобрительно улыбнулся и подмигнул Горовому: – Думаешь, ставку на Степана сделали правильно? Не подведет он наших ожиданий?
Дмитрий Андреевич пожал плечами.
– Все в этом мире шатко и относительно, – вымолвил он после паузы. – Пока я уверен в том, что Калачев сделает все, что вы ему прикажете. А вот как повлияет на него встреча с «объектом», предсказать не берусь. Считаю, что его сразу надо проинформировать, кто тот человек, за чьей шкурой мы его отправляем…
Секретарь занес чай. Полковники на несколько минут отвлеклись от серьезной беседы, смакуя горячий напиток, и помолчали, думая каждый о своем. Передышка закончилась, когда Бобылев решительным жестом отодвинул от себя опустевший стакан на середину стола.
– Как Калачев справился с проверкой на выживание? – спросил он, заинтересованно глядя на собеседника.
– Блестяще, – ответил Горовой. – Около месяца пешком по тайге, затем еще неделю на перекладных до Свердловска.
– Его сопровождали?
– Естественно. С ним всегда рядом находился наш человек, Стрелец.
– Что ж, замечательно, – Александр Владимирович кивком разрешил Горовому закурить и, усмехнувшись, добавил: – Теперь остается мне лично промыть Степану мозги, и пора запускать его в дело! Кстати, а где он сейчас? Все еще в Свердловске или…
– Он здесь, в вашей приемной, Александр Владимирович. Мне уйти или остаться?
– Наверное, оставайся, Дмитрий Андреевич. Ты его знаешь лучше меня и, следовательно, глядя на него при нашей беседе, будешь делать правильные выводы…
* * *
Предстоящая встреча взволновала Степана Калачева до крайности.
Его судьба в сравнении с судьбами других советских людей, воевавших на фронте, казалась завидной: те бились с врагом на передовой, а он валил мирный лес, отбывая срок. Когда его неожиданно реабилитировали, Степан не поверил своему вдруг привалившему счастью. Каким образом беда вдруг отступила от него? Дело случая или еще чего? Он никак не мог найти ответа на этот мучительный вопрос, и просто решил больше не искать, так как жизнь круто изменилась вроде бы в положительную сторону… А теперь вот его ждет какое-то очень важное для государства задание и он напрочь перестает понимать капризы судьбы, резко толкающей его то влево, то вправо.
