юг, в Ишимские степи.
Видя такое дело, татары сломались окончательно. Неорганизованное отступление как-то незаметно и быстро превратилось в паническое бегство – как случалось и в войнах XX столетия. Казаки, уже не встречая ни малейшего сопротивления, вошли в опустевший Искер, где взяли немало мехов и оружия, а заодно прихватили случившиеся поблизости табуны ногайских лошадей.
Это был конец. Сибирское ханство рухнуло. Что бы ни происходило дальше, какие бы бои ни случались, какие бы потери русские ни несли, ни Кучуму, ни «претендентам на престол» (о них тоже попозже) так никогда больше и не удалось восстановить «центральную власть» в Сибири. Она обрушилась, как пьяный в лужу.
Очень быстро, оценив обстановку, в Искер к Ермаку вереницей двинулись с пушниной и продовольствием посланцы окрестных племен и народностей: ханты, манси, татары нескольких местных мурз. Ермак брал со всех шерть, клятву верности московскому царю и обещание регулярно платить ясак. Подозреваю, только теперь до Ермака дошло, что они, собственно говоря, утворили. Поначалу речь шла только о том, чтобы нанести Кучуму парочку серьезных ударов, чтобы его джигиты не совались с грабительскими набегами. А получилось так, что казаки неожиданно для себя обрушили Сибирское ханство. Ну, как выразился в подобной ситуации герой знаменитой кинокомедии: «Что поделать? Не назад же отдавать?»
Глупо было бы думать, что Кучум и оправившийся от раны Маметкул сдадутся просто так. Не те мальчики были. Они стали собирать новое войско, благо с немаленькими силами вернулся старший сын и наследник Кучума Алей, во все время Ермаковых походов (вот парадокс!) успешно разбойничавший в Пермском крае. Людей он там потерял немало, но привез богатую добычу и пригнал немало пленных. Татары приободрились… К Искеру двинулось их немаленькое войско, превосходившее по численности то, каким Маметкул располагал в прошлом сражении.
Узнав об этом, Ермак не стал «запираться» в осаде, а выступил навстречу. Сражение, длившееся весь день, было кровопролитным и жестоким, за кем останется победа, долго нельзя было понять. Маметкул, наученный горьким опытом, на сей раз держался в отдалении, чтобы второй раз не попасть под пули, но руководил умело.
К вечеру татары побежали, и поле боя осталось за Ермаком. Это было второе, самое крупное сражение на всем протяжении Ермакова похода – и последнее. Что бы ни происходило дальше, оно уже не заслуживало названия «сражения» или «битвы» – многочисленные «бои местного значения», и не более того…
Тем временем в Москве кипел яростью на Ермака государь Иоанн Васильевич Грозный. К Строгановым уже примчались гонцы со строжайшим царским повелением: поход немедленно прекратить, Ермака из Сибири вернуть. (Строгановы, правда, с видом простачков развели руками: да где ж теперь Ермака искать?)
Причины для царского гнева были серьезные: в Москве по старой памяти считали Сибирское ханство сильным в военном отношении и всерьез опасались большой войны, которая, по мнению Грозного и его бояр, могла бы начаться как «ответка» на поход Ермака. Чуть ли не все силы и средства Московского царства поглощала затянувшаяся Ливонская война, так что «на два фронта» русские воевать были категорически неспособны.
Грозный бушевал, обещая снести головы всем и каждому – от Ермака до последнего казачишки (а впустую он такими обещаниями никогда не бросался). Палачи, видя такое дело, начали точить орудия производства…
Но тут в Москву прибыли посланцы Ермака – 27 казаков. И, низко поклонившись Грозному, сообщили: никакого такого Сибирского ханства, собственно говоря, уже и не существует, Кучум болтается неизвестно где, войсками не располагает и «высокой договаривающейся стороной» считаться более не может, клятву верности московскому царю уже принесло немалое количество татарских мурз и племенных вождей, готовых платить дань. В доказательство предъявили 2400 отборных соболиных шкурок, 50 бобров и 20 чернобурых лисиц.
Доказательства выглядели крайне убедительно. Иван Грозный, человек большого государственного ума, тут же понял, что следует развернуться на сто восемьдесят градусов. Теперь гневаться на казаков было как-то даже и неудобно, не говоря уж о том, чтобы кого-то казнить. Посланцев Ермака Грозный наградил деньгами и тканями, всем остававшимся в Сибири казакам назначил немалое жалованье. Более того, Иван Кольцо получил полную амнистию за прежние художества – как и все остальные, за кем имелись какие-то вины перед царем.
Впоследствии народные предания изрядно царские милости преувеличили. Легенды гласили, что царь будто бы при личной встрече пожаловал Ермака шубой со своего плеча (другие уточняли: еще и двумя кольчугами с золотыми орлами, которые Ермак с тех пор постоянно носил одну поверх другой). В реальности Ермак с Грозным никогда не встречался, и нет никаких письменных известий о присылке ему шубы либо кольчуг. Однако народный фольклор практически во всех странах всегда стремится как можно более красиво и романтично «раскудрявить» исторические события…
Ермак тем временем продолжал приводить к присяге улусы и племена (многие мурзы и князьки опять-таки являлись сами). Вскоре Кучум лишился своего лучшего военачальника Маметкула. Пикантность в том, что Маметкула сдали свои. При дворе Кучума (как и при любом другом) издавна плелись потаенные интриги, сановники пытались усилить свою власть и влияние. Высокому положению Маметкула при Кучуме завидовали многие высокопоставленные мурзы – воинскими талантами Маметкула они не обладали, но стать поближе к трону ужасно хотелось. Один из таких мурз, ведавший сбором налогов по всему ханству (но в связи с резкими переменами оставшийся не у дел), как раз и настучал Ермаку, что Маметкул кочует всего в сотне верст от Искера с горсточкой людей.
Ермак послал полсотни казаков, и те без особого труда взяли Маметкула в плен. Ермак принял его со всем почетом и уважением, убеждал перейти на русскую службу и в конце концов отправил под конвоем в Москву. Самое занятное, что Маметкул и в самом деле стал потом известным русским воеводой. Впрочем, не он первый, не он последний. Обычное дело в феодальные времена. Европа это уже проходила: французские рыцари поступали на службу к германским князьям, немецкие – на службу к французским королям, сербские отряды в составе турецкой армии разбили немецко-австрийских крестоносцев. Изменой все это не считалось нисколечко: вассал просто-напросто поменял сюзерена, на что имел полное право. Понятие «национальное государство» возникло только при кардинале Ришелье (некоторые полагают, что именно Ришелье его и сформулировал). Эта тенденция дожила до времен наполеоновских войн: французский генерал Жомини, будучи в отставке, перешел на русскую службу. Как военачальник он себя ничем особенным не проявил, но был неплохим военным теоретиком своего времени и администратором (именно он основал в Петербурге Академию Генерального штаба). И наоборот: известный впоследствии писатель Фаддей (Тадеуш)
