— Скажите машину подать и позовите ко мне Прокопова. Мы сейчас поедем в штаб.
В штабе Май-Маевский подошел к прямому проводу.
— У аппарата Деникин.
— У аппарата Май-Маевский.
— Здравия желаю, ваше превосходительство. Я только- что говорил со Шкуро: его необходимо по телеграфу произвести в генерал лейтенанты. Я ему сказал, что он с Покровским представлен одновременно. Я думаю, Антон Иванович, производство роли не играет. Вы поймете меня. Дела на киевском направлении очень успешны. Падение Киева — вопрос ближайших дней, необходимо поторопиться с обмундированием. По взятии Киева, я выеду туда.
— Владимир Зенонович, вам направляется обмундирование. Я твердо уверен: с падением Киева последует падение и ряда других городов. Относительно Шкуро, я сейчас же отдам распоряжение произвести его в генерал-лейтенанты. Велю передать это распоряжение по телеграфу. Желаю вам полнейшего успеха.
Спустя несколько часов штаб армии получил телеграмму Деникина о производстве генерала Шкуро в генерал-лейтенанты. Эта телеграмма была немедленно передана Шкуро. Самовластный бандит надел приготовленные заранее погоны с тремя звездочками и отдал распоряжение своему корпусу праздновать три дня. Алъютант Федька объехал кое-кого из генералов, приглашая на «торжество по случаю назначения».
В гостинице «Метрополь» собрались все артистические знаменитости, и с приездом генерала Май-Маевского открылся банкет. Раскаты нескольких оркестров духовой музыки сливались с пьяными выкриками, шумом моторов и резкими рожками автомобильных сирен в фантастический концерт, от которого уставали барабанные перепонки. Шкуро сидел на большом диване. На его коленях уютно устроились две молодые женщины с бокалами в руках. Шею бандита обвили руки известной певицы Плевицкой. Шкуро, полупьяный, сказал:
— Надюша, легче! Задушишь...
Плевицкая, смеясь, отвечала:
— Я тебя люблю больше всех!
И осыпала Шкуро горячими поцелуями.
В разгаре этого «пира во время чумы», на улице против «Метрополя» собралась большая толпа граждан.
В атмосфере, насыщенной алкоголем, на балконе второго этажа гостиницы появился генерал Май-Маевский. Он произнес короткую речь, кончив ее словами:
— Россия создается кровью Добровольческой армии и будет опять великая, неделимая. Ура!
Вышел и Шкуро. Покачиваясь, крикнул:
— За великую Россию! Ура!
После его речи стали выступать по очереди пьяные ораторы. Толпа харьковской буржуазии, не давая окончить речь оратору, кричала беспрерывно в неописуемом энтузиазме:
— Ура! Ура! Ура!
А в это время корпус терцев и кубанцев генерала Шкуро пьянствовал и дебоширил. Начальство не обращало никакого внимания на их безобразие. Пьяные терцы и кубанцы с гордостью заявляли:
— Мы обмываем третью звездочку нашего батько Шкуро!
Через три дня прибывший в Ростов Май-Маевский поехал на скачки. Здесь собралась вся ростовская буржуазия, которая устроила шумную овацию генералу. В этот момент Май-Маев;кий получил телеграмму о взятии Киева. Обращаясь к буржуазии, он сказал:
— Граждане, Киев взят. Да здравствует единая великая Россия!
Прогремело в ответ многотысячное, несмолкаемое «ура». В ложу, где сидел Май Маевский, принесли несколько роскошных букетов.
В Киеве буржуазия устроила Май-Маевскому бурную встречу. На параде генерал произнес длинную речь, закончив словами:
— На груде развалин строится новая великая Россия.
После парада мы поехали в Киево Печерскую лавру.
Нас встретили монахи и повели в пещеры лавры. В узких подземных коридорах, в боковых стенных выемках, в дорогих парчевых тканях хранились мощи. Здесь почивали Варфоломий, Илья-Муромец и двенадцать братьев под стеклом в небольшом ящике... Все они были чудотворные! Май-Маевский остановился и спросил:
— Когда были большевики, неужели они оставили все в порядке и не трогали мощей?
Митрополит, указывая на мощи, сказал:
— Ваше превосходительство, мощи по закону нельзя раскрывать, но вы являетесь правителем России. И его императорское величество, посещая лавру, тоже поинтересовался мощами.
П. В. Макаров в вагоне ген. Май-Маевского.
Вот перед нами мощи, — при этом монах показал на один из великолепных гробов, где лежало нечто человекоподобное, в светлых пеленах. Когда прибыли большевики, то в пещеру вошли два матроса и хотели вскрыть мощи. Едва они коснулись святыни — случилось чудо: руки у них парализовались, уста онемели. Мы перевезли грешников в общежитие монахов, где, после двух недель мучения, они умерли. Мы похоронили несчастных за оградой у входа на кладбище.
Май-Маевский внимательно слушал, и чуть заметная улыбка играла на его губах. А монах разливался соловьем:
— Под воскресенье Христово приходит сюда отец Абрамий и говорит: «Христос воскресе», а ему в ответ отвечают: «Воистину воскресе».
Май-Маевский попросил вскрыть мощи. Монах долго молился, прося всевышнего отпустить ему грех, который сейчас совершит, потом взял ножницы и осторожно снял покрывало. Взорам присутствующих представился почерневший череп, как бы обтянутый кожей или выкрашенный черной краской. Черны были и руки; кисти руки мне показались очень тонкими и неодинаковыми.
В узком проходе монах обратил наше внимание на углубление в медной плите. В углублении дрожала вода, а возле стояла небольшая миска, тоже наполненная водою. Митрополит зачерпнул серебряной ложечкой и поднес Май-Маевскому:
— Это целительная вода от всех болезней. Выпейте одну ложечку, ваше превосходительство.
Генерал, не желая компрометировать монахов своим отказом, раскрыл рот и выпил жидкость, как противное лекарство. Митрополит рассказывал о происхождении «святой водички», а Май-Маевский незаметно отвернулся и выплюнул остаток воды на мощи.
Обход продолжался около часа, после чего нас всех пригласили к митрополиту на «скромную трапезу». По обыкновению полились рекою вина всех сортов, кончая шампанским и ликерами. Не умолкали тосты в честь великой России. За красивыми словами скрывалась личная заинтересованность.
После обеда Май-Маевский принял у себя генерала Бредова, который высказал свой взгляд на петлюровцев и большевиков:
— Они нам не страшны, поскольку мы имеем общую цель борьбы с красной заразой. Но повадки петлюровцам не следует давать, так как они нарушают принципы строительства единой России. С большевиками я борюсь решительно, пощады не даю. С падением ближайших к Киеву городов, большевики сами по себе утихомирятся.
