Появляясь у Май-Маевского, Шкуро вел себя дерзко и вызывающе, несмотря на подчиненное положение. Не для Шкуро писались приказы!
На одном из секретных заседаний, в присутствии генералитета, Романовский обратился к Деникину:
— Антон Иванович, в корпусе генерала Шкуро идут грабежи, пьянство, неподчинение, полнейшая вакханалия. Нужно обратить внимание, так дальше продолжаться не может!
— Андрюша, пора бы покончить с расхлябанностью и восстановить порядок, — мягко сказал Деникин.
Шкуро, стоявший возле небольшого столика, быстро прошелся несколько раз по комнате, нервно похлопывая хлыстом по сапогам, остановился, смерил присутствующих угрожающим взглядом и дерзко произнес:
— Я знаю, что делаю! Хотите, завтра не будет ни Деникина, ни Ленина, ни Троцкого, а только батько Махно и батько Шкуро?!
Угроза генерала напугала собрание. Около генерала Шкуро находилась безотлучно волчья сотня, а весь корпус, сильно расположенный к Шкуро, по первому его требованию стал бы делать все, что заблагорассудится бандиту. Зная его характер, Деникин, Май-Маевский и Романовский долго уговаривали Шкуро, что все сказанное в отношении корпуса не серьезно. Еле-еле удалось умилостивить Шкуро! Но, впоследствии, пылая ненавистью к ставке Деникина, Шкуро действительно писал Махно, предлагая совместные действия. Махно дал ответ через газету «Набат»: он ругал Шкуро и указывал на то, что с генералами ничего общего не имеет
В те дни Махно причинял большой вред войскам Май- Маевского. Командующий боялся Махно больше, чем красных: Махно появлялся всегда неожиданно и тем самым мешал Май-Маевскому развивать наступление. Генерал выделил для борьбы с махновцами специальные части войск под начальством генерала Ревишина. Его штаб стоял на станции Волноваха, куда не раз приезжал Май-Маевский. Генерал Ревишин был старателен и энергичен, но справляться с Махно ему удавалось только в мечтах.
— Ну, как дела? — спрашивал Май-Маевский.
Борьба идет успешно. Скоро поймаю Махно и представлю его в ваше распоряжение, — неизменно отвечал Ревишин.
Май-Маевский улыбался:
— Я не сомневаюсь в ваших способностях, но поймать Махно вряд ли вам удастся. Я слежу за его действиями и не прочь бы иметь на своей стороне такого опытного начальника.
Ваше превосходительство, как я узнал, Махно оперирует исключительно среди малоземельных крестьян, привлекая дезертиров грабительскими действиями. Он мне напоминает Пугачева. Мое мнение — надо сжечь его резиденцию, Гуляй-поле.
— Нет, нет, дорогой! Такие меры не годятся, вы воздержитесь от них. С крестьянством надо считаться и быть осторожным, — советовал Май-Маевский и, помолчав, добавлял: — Повесить или расстрелять кого нужно — против этого я ничего не имею.
Генерал Ревишин выражал полное удовлетворение.
ДНИ БЕЛЫХ ПОБЕД
Добровольческая армия с каждым днем продвигалась вперед, занимая пункт за пунктом. Был взят Екатеринослав, Полтава... Харьков красные защищали упорно; на подступах города в течение месяца шла беспрерывная орудийная канонада, трещали пулеметы, заглушая стоны и крики раненых. Дроздовцы неоднократно переходили в наступление, но Харьков держался. В конце концов, красные, под натиском превосходных сил и техники, отступили. Ликование дроздовцев вылилось в жестокую расправу над рабочими. Расстрелы были обыденным явлением.
Харьковская буржуазия устроила Май-Маевскому торжественную встречу. Генерал здесь и остался, сюда же перешел штаб армии.
Как-то Деникин с Май-Маевским собрались в Екатеринослав. Железнодорожный мост был взорван, и генералам предоставили легкие катера.
— Хорошая прогулка по Днепру! Посмотрим, как они нас встретят,—говорил Деникин Май-Маевскому.
— Чудная местность! Взгляните на эти отлогие берега, — восхищался Май-Маевский.
— Да, исторический край. Когда-то здесь были запорожцы, — заметил Деникин.
— Антон Иванович, что делает теперь Скоропадский?[1] Не мечтает ли он опять занять Украину?
— Что вы, Владимир Зенонович, немцы достаточно пограбили Украину. К тому же у них внутри не спокойно. Что касается Петлюры, то этот мерзавец претендует на пост гетмана. Мы ему скоро охоту отобьем, — пообещал смеясь Деникин.
— Я смотрю на вас, капитан, и думаю: как вы молоды, а уже капитан. Я в ваших летах был только поручиком,— обратился ко мне Деникин.
— Так точно, ваше высокопревосходительство, я долгое время был на фронте, командовал ротой, участвовал в тяжелых боях Окненского-Фокшанского направления. Имею Анну, Владимира и был представлен к ордену св. Георгия. Но вследствие революции получить его не мог.
— Не беспокойтесь, капитан, в Москве вы будете иметь возможность установить по документам или свидетельским показаниям, и этот орден от вас не уйдет.
Обращаясь к Май-Маевскому, Деникин проговорил:
— А вы знаете, Владимир Зенонович, как нас опередила молодежь: 26-ти лет капитан может быть генерал- майором.
Май-Маевский, смеясь, ответил:
— Нет ничего удивительного, была война прапорщиков. Они вынесли на плечах всю ее тяжесть, и вполне заслуживают этого.
И генералы стали делиться впечатлениями.
Катер подошел к берегу. Здесь находился почетный караул, а у специально выстроенной к приезду Деникина арки из зелени собралась вся городская буржуазия, приветствуя своего освободителя. После парада и блестящего банкета, Деникин вернулся в ставку.
Через некоторое время Деникин с Май-Маевским посетил Полтаву. Деникин любил посещать взятые города, «пожинать лавры», как выражался генерал Май-Маевский.
— Сегодня будет Деникин, необходимо подготовить торжественную встречу. Проезд — по Екатерининской улице,— сказал Май-Маевский губернатору Щетинину.
— Ваше превосходительство, по этой улице ехать не рекомендуется. Лучше объявить, что поедете по Екатерининской, но следовать по другой. Гораздо безопаснее. Что касается встречи, то я приложу все меры, — ответил Щетинин.
— После приезда и парада состоится банкет, пригласите духовенство, — добавил Май-Маевский, протягивая руку Щетинину и давая этим понять, что тот может итти.
Деникина буржуазия встретила восторженно, на Екатерининской улице ему бросали под машину цветы. У собора, из-за скопления публики, машина двигалась медленно, и вся дорога перед автомобилем буквально была усыпана цветами. Когда букеты стали попадать в автомобиль, Деникин сказал вполголоса:
— Владимир Зенонович, смотрите, как бы нам вместо цветов не бросили бомбу.
