— Вряд ли… — согласился тот же сиплый голос.
В полумраке комнаты Дражко и не рассмотрел толком, кому этот голос принадлежит.
Он вышел во двор, чтобы поговорить со Сфиркой. Подниматься на этажи дворца не хотелось, да и времени не было бегать вверх-вниз.
— Где жалтонес?
Сфирка смотрел виновато, как побитая собака.
— Не знаю, княже, что мы натворили… Шум лютый из-за нас поднялся! Догнали бояр уже у посольского двора. Прямо у самых ворот. Кинулись к жалтонесу, а тут из калитки выскакивает посольская стража, и на нас. Драться даны, сам знаешь, княже, умеют. А нас немного… Еле отбились. Но в посольстве переполох вызвали небывалый. Сам герцог на шум вышел. Жаловаться теперь будет. Что делать?
— Гонцов перехватывать, вот что делать, — не на Сфирку, а на обстоятельства разозлился Дражко. — Они сейчас гонца погонят в Хаммабург к Сигурду. Охоту объявят на нашего князя Годослава. Знают уже; что он там.
— Посты никто не снимал. Гонцов перехватим, не впервой. Постами западе Скурлата ведает, на севере Годион. Они свое дело знают.
— А если не перехватите?… Сколько людей у Ставра? Сфирка плечами пожал.
— Не знает никто. Думаешь, бывало, вдвоем с ним пошел, приходишь куда след, а там еще добрый десяток по лавкам сидит, ждет. У него везде люди есть. И в Хаммабур-ге есть. Я был там с ним раз. Думаю, вместе с нашими, десятка два наберет.
— Возьми еще десяток, и гони туда сам. Хотя, подожди… Ты и тут понадобишься на случай моего отъезда. Доверю тебе княгиню охранять. Есть кто надежный под рукой?
— Лют-пращник. Только утром от переправы прискакал.
— Молод.
— Самый сообразительный. И умом и делом быстр…
— Добро. Мы с тобой тоже молодыми были. Пусть берет десяток — Ставру в помощь, и гонит хоть всю ночь без передыху в Хаммабург. Только одно скажет: «Сигурд знает». И побыстрее. И подумай, как боярских слуг использовать. Они в твоем распоряжении. Гоняй по всем делам, чтобы волосы на голове задымились, пусть с потом из них дурь выходит. Они же бодричи… И… И весть пусти, что князь-воевода слуг помиловал, а боярам предательства не простил. Слуг и дворовых у бояр много. Они нам понадобятся…
Сфирка торопливо убежал, сам запыхавшийся и потный, но почти сразу же и вернулся. Лицо, обычно хитрое, как у лисы, совсем тучи мрачнее. Но Дражко от такого облика разведчика только просиял и усы расправил. Там, где следует быстро решать и так же быстро действовать, он себя лучше всего чувствует. А действовать уже надо в самом деле быстро и решительно. Ощущается приближение грозы. Не природной, небесной, от богов идущей, а человеческой. Она пострашнее бывает любой бури.
— Вестовой прибыл. Из догляда, что у посольского двора сидел. Говорит, герцог Гуннар сюда едет. Вместе со всеми своими дружинниками.
— Сколько их там, полусотня?
— Около того.
— Он что, с умом разругался?
— Похоже на то.
— Добро. Ты беги свое дело делать. Мы их тут встретим.
Дражко вызвал сотника стражи. Оказалось, тот уже в курсе дел.
— Дозволь, княже, стрельцам галерею занять. Обзор хороший, все подходы перекроют.
— Пусть занимают. Только пусть сразу не показываются Гуннару. За парапетом посидеть есть где. Сколько у тебя еще людей наготове?
.— Две сотни еще.
— Полусотню распредели по первому этажу. Перекрыть входы и окна, что без ставен. Остальных по окружности площади. И бегом… Как только даны подойдут, пусть сжимают кольцо. И побольше факелов наготовить. Чтобы видно их было, если совсем дотемна время протянут. Действуй!
Теперь осталось ждать. Но ожидание противника — это не ожидание вестей. Ждать противника привык каждый воин. Привык и Дражко. А если Гуннар идет вместе с полусотней воинов, идет в преддверие ночи, когда его не должны ждать, это уже война.
Сфирка влетел в комнату запыхавшийся, с разинутым ртом.
— Беда, княже! Недосмотрели мы…
— Что опять, вестник ненастья, случилось?
— Бояре…
— Что — бояре?
— За боярами недосмотрели. В боярских дворах дружины собраны. Сейчас они по городу идут, людей собирают, в дома колотятся. Говорят, что ты убил Годослава и объявил себя князем бодричским. И хочешь взять Рогнельду себе в жены. Потому герцог Гуннар, отец Рогнельды, и выступил против тебя.
— Что за глупость? — вдруг покраснел и растерялся Дражко.
— У Гуннара теперь, вместе с боярской дружиной, около пяти сотен. А если народ не разберется и тоже к ним присоединится, нам плохо придется! Дворец долгой осады не выдержит. Не крепость, чай…
Растерянность прошла быстро. Обстановка не позволила разрешить себе расслабление. Дражко, раньше заведенный и рассерженный до предела, вдруг успокоился, словно голову в ледяной родник опустил. Встал, будто отряхнулся, расправил плечи и улыбнулся, о чем сказали задравшиеся кверху усы.
— Добро… Я сейчас вернусь… Предупрежу княгиню и приготовлюсь к бою. Ты займись стражей. Я приказал им по площади рассыпаться, пусть сотник их сюда соберет. И — отсылай Люта! Вместе с тем десятком…
— Нам сейчас каждый человек дорог.
— Годославу, может статься, тоже… Он — наш князь! Отправляй Люта. И еще пошли человека ко мне в усадьбу. Там три сотни дружинников стоят под копьем. Я собирался завтра их к Полкану отправить. Зови сюда. И предупреди стражу на городских воротах. Все!
Дражко вышел, и только на лестнице понял, в какое действительно сложное положение он попал и как ловко воспользовался моментом герцог Гуннар. Ведь сейчас и на стражу положиться нельзя. Стража думает, что Годослав лежит больной у себя в спальной светлице. И если не обнаружит его там, то поверят не Дражко, а Гуннару. Что тогда?
И вообще Гуннар думает быстро и решает правильно. Не зря он столько лет не теряет своего влияния на короля Дании Готфрида. Герцог конечно же почувствовал острую ситуацию, сложившуюся вокруг посольства. И отлично понял, чем это грозит не только Дании, но и ему самому, лично. С пятью десятками воинов в чужом городе… На что он мог рассчитывать в случае провала? Как всегда, только на бояр, на извечную внутреннюю оппозицию, которой сильная княжеская власть не по душе. И «датский коршун» подготовил их основательно. Заранее подготовил, воспользовавшись моментом, когда сильная княжеская дружина стоит на границе. Он собирался использовать бояр и их людей после смерти Годослава, как предполагалось, от яда. И тогда Дражко все равно обвинили бы в убийстве заодно и в попытке захватить княжеский стол бодричей, поскольку ему не удалось совсем недавно прибрать к рукам княжеский стол лужицких сербов. Это со стороны выглядело очень ловким ходом — использовать цель недавней войны, как корыстную для воеводы, личную, хотя в действительности план придумал Го-дослав, пытаясь объединить два сильных славянских княжества в одно и принудить войти в союз оказавшееся между двух огней третье — лютичей. Тогда были бы под рукой объединенные силы, которые в состоянии противостоять и Карлу и Готфриду. Но лужицким сербам помогал кто-то со стороны. Может быть, Карл, может быть, те же датчане. Иначе откуда взялись деньги на немалое количество германских, норвежских и свейских наемников, вдруг встретивших в копье полки Годослава и княжича Гостомысла, молодого сына князя ильменских словен Буривоя, что пришли бодричам в помощь. Конечно, не на свои деньги наняли сербы и брата норвежского короля ярла Райнульда Трюгвассена с дружиной…
