Тайны угрюмых сопок - Александр Михайлович Минченков

строго, но иной раз, глядя на золото, думаю, а ведь не мешало бы прихватить какой самородочек, так наказ матери вспоминаешь: не бери чужого — не услышишь слова худого; да приговаривала: кто крадёт, тот долго не живёт, тут и мысли бесовские в сторону отходят.

— Правильные слова, мудрые, — кивнул головой Данила.

— Сижу и думаю про другое, если Лаптев и Никитин пески до этого мыли и продолжают мыть втихаря, поэтому и готовы отводы сторожить из года в год. Большая забота у них — руки нагреть, эта братия та ещё, откуда же золото каждый год вытаскивают, те ещё дельцы, — высказался Сушков.

— Гадать не будем, поживём, посмотрим, если так, то изловим паразитов, на чистую воду выведем, ан нет, так что ж тут… — Севастьян развёл руки в стороны. — А по завтрашнему дню где-то в полдень к ним и заявимся, издали глянем, тянуть они не будут, не резон им ждать заморозков и первого снега, каждый день им дорог, а потому спешку проявят.

— Только бы дни продержались, снег нам ни к чему, помеха, следы не спрячешь и близко не подойдёшь, — заметил Горобец.

— Снегу рано ещё, ночами не предвидится, а если днём покажется, так днём и растает. До русла в обход посёлка пойдём, чтоб собаки не забрехали, насторожатся подельники, — предложил Половников.

— Конечно, в обход, а поймают наш запах, так он псам знаком, вряд ли возьмутся лаем, тем более собаки в посёлке, а Стёпка с Васькой на речке. Главное, пред этим жульём себя не обнаружить, понять, на какую бутару налягут, — выложил мнение Сушков.

— Гуртом ходить не след, попеременно, а в случае факта, так сообща обоих и накроем. — Севастьян сжатым кулаком правой руки ударил в ладонь левой. — Первым пойду я, присмотрюсь, разведаю, что да как, вернусь, а там и обсудим, если что примечу.

На том и постановили.

Ночью выяснило и похолодало. К утру же появились небольшие серые тучи, и было трудно определить, они дождевые или снеговые? Не понять, потому как они не бросали ни мокроту, ни снежинки, а просто плыли и меняли свои формы. Это было начало обычного осеннего дня, зябкого с утра, требующего кутаться, но к обеду чуть с потеплением.

В землянке тепло, со вчерашнего вечера протопленная печка всю ночь отдавала свой жар, пришлось вставать и приоткрывать вход, проветривать, к тому же дыхание четырёх человек добавляло тепло.

Поднялись рано, умывшись холодной водой из Кадали-Макита, мгновенно взбодрились. Края речки чуток взялись заберегом, плыли жёлтые лиственные хвоинки, они, как и листва, легко сдуваются ветром с деревьев, достаточно тронуть ветку или ударить по стволу, и хвойный дождь осыпает человека, землю. С восходом солнца забереги исчезли, а по воде продолжала плыть хвоя и разного цвета листочки, их несло, кружило, иные попадали на оголённые камушки, другие выбрасывало на берег, изрядно же намокшие тонули, но и в струе продолжали путь, куда неслась речка. Слегка морозная свежесть витала в воздухе.

На огне подогрели мясо, запивали чаем, не спешили, полагая, если на самом деле Лаптев и Никитин вздумают промывку породы, то на это уйдёт немалое время. Подтащить бутару, водосточный желоб, установить их на козлы, настроиться, а там рыхление песков, подноска, промывка, а первая доводка никак не раньше после полудня, вторая же и того позже — пред закатом.

Севастьян первым закончил завтракать, засобирался. В карман сунул пару сухарей, кусочек вяленого мяса, накинул ружьё на плечо.

— Пойду потихоньку, начну с нижних участков и вверх по течению Хомолхинки поодаль от русла.

— Будь осторожен, неизвестно, где они, в посёлке или на речке, — предупредил Сушков.

— В нашем деле осторожность и есть первый помощник, — улыбнулся Севастьян. — К обеду вернусь, а там расскажу, что видел.

— Может, вдвоём, ловчее как-то, да и спокойнее, — предложил Павел.

— Ни к чему, больше шума, слово бросишь, а оно сам знаешь, без листвы на деревьях словно эхо по долине летит.

— Ладно, шагай. — Павел тронул рукой за плечо друга.

Севастьян прошёл до устья Кадали-Макита, издали оглядел представленное обзору русло Хомолхо. Направился по склону вниз по течению, обогнув лесом все горные участки, дошёл до нижнего участка горных работ. Осмотрелся. Промывочные устройства лежали в нетронутом виде. Развернулся и направился вверх по руслу в сторону посёлка, сквозь деревья и кустарники вглядывался, не напороться бы на тех, кто его интересовал. Это могло произойти внезапно, шум стремительной речки заглушал звуки, и в таком разе следовало быть куда бдительнее, внимательнее. Не спеша достиг четвёртого от посёлка забоя, продвинулся далее. Третий участок тоже был без людей. Когда же приблизился ко второму, услышал голоса, раздававшиеся гораздо далее. Стало понятно — человеческий говор доносился с участка добычи, на котором работала бригада Шишкина. Здесь с бутар снимали хорошее золото, пески были богатые, и потому в последние дни сезона особо нажимали на их промывку. Участок самый ближний к посёлку, поднимись на взгорок, и вот они, старательские избёнки.

Словно рысь, скрадывающая обнаруженную жертву, Севастьян продвигался тихо и незаметно. И вот издали приметил два человеческих силуэта. Да, это были те, которые уже несколько лет волновали умы многих селян своими таинственными обстоятельствами, внутренне вызывающие у кого настороженность и недоверие, у кого затаённую неприязнь.

Приблизился. Лаптев и Никитин уже на установленной бутаре лопатами ворошили первые пески, грязная пульпа скатывалась в конце бутары. Привычным делом два приятеля убирали крупные камни, следили, что называется, при процессе обогащения золотоносных концентратов за соотношением воды и породы, чтобы ненароком не смыть драгоценный металл, струю водяного потока выдерживали оптимальную. Оба напарника работали с уверенностью, не боясь наказания, а чего там — они здесь одни, словно хозяева, а остальные зимовщики Горобец и Половников сейчас на охотничьем зимовье и прибудут не скоро.

Севастьян решил вернуться в землянку и сообща с товарищами появиться на участке, но пересилило желание понаблюдать за подельниками до сьёмки золота, когда они возьмутся за промывочные лотки. Ждать долго не пришлось. Подтащив от забоя несколько не особо гружённых волокуш с разрыхлённой породой, Лаптев и Никитин промыли и их, уменьшили напор водного потока, тут же вскрыли плетёные трафареты, с аккуратностью доработали концентраты и вовсе отвели воду. Концентраты порциями сложили в промывочные лотки и подошли с ними к берегу речки. Промыв первые лотки, склонились над добычей. Лица озарились улыбками и восторгом.

Сознание Севастьяна вскипело: это ж надо, сколько лет скрытно эти двое жуликов снимали на прииске золото! Обманутыми оказались все, а они чистыми и удовлетворёнными. Нутро негодовало. Он вышел из скрывавших его зарослей и