до сих пор и не заглядывал. Нетрудно предположить, что и господин гранатогубый помещик принял меры, чтобы не привлекать ненужного внимания. Он держался тихо, незаметно, всячески проявляя свою лояльность. Он взял большие подряды у советского интендантства. Снабжал воинские части и гарнизон продовольствием и фуражом.
— Он, ляхшур, стервятник, — шепчет Аббас Кули. — Али Алескеровой голове самое место на железном колу. На той самой железке, на которой, по его приказанию, насаживают головы недовольных его батраков — абассов и алиев. Долго здесь не разговаривают, сразу же дают возможность полюбоваться с высоты горами и небом. Когда пришли в Иран русские, многие аллемани, благодаря попустительству чиновников, укрылись в здешних местах. Тут в каждой долине, в каждой пещере фашисты кишат как муравьи. Да вы, горбан Алеша, и сами их видели и в караван-сараях, и в гостинице, и в селениях. Чего они тут делают? Им предписано было убраться. Выехать в Турцию. А они, тут их тысячи две-три, сюда побежали. Ждут чего-то. Вот вы повернули обратно из Кешефруда. А хотите, я показал бы вам один любопытный склад в горах. Там даже пулеметы спрятаны.
— Что же вы, раньше не могли сказать? — Мансуров оторвался от созерцания гор и степи и резко повернулся к контрабандисту.
— А я думал, что вы заняты другим, — хитро сощурив свои глаза, расплылся в улыбке Аббас Кули.
— И чьи те склады?
— Аллемани, фашистов.
— В одном дне пути от советской границы! Здорово! И вы думаете, почтеннейший Аббас Кули, друг мой, что эти ваши аллемани, то есть фашисты, так и подпустили бы меня полюбоваться этими складами? Или там все лежит так, на божье соизволение?
— Зачем? Там всяких пастухов, чабанов, чайханщиков, садовников… и все с маузерами и с пистолетами… полно, нам-то это доподлинно известно. Туда не подступись. Мы на то и кочакчи, чтобы знать, где в горах и степи что лежит и как добраться до этого «что».
— И вы все знаете и не сообщите в Мешхед?
— А что нам, людям степи и гор? Нам, что персы-губернаторы, что английский консул, что аллемани — все едино.
— Ну, а если бы мы поехали в горы, к тому складу, что бы сказали аллемани?
— А ничего не сказали бы. Я своим кочакчам только бы мигнул. Нам, кочакчам, конечно, пулеметы ни к чему, а вот маузеры, да карабины, да патроны… Ох как нам патроны пригодились бы! А для вас, горбан Алеша, мы бы уж постарались, чтобы все без шума.
Он поцокал языком, показывая, как бы он и его контрабандисты постарались бы. В горах и долинах аллемани — немцы, начиная с 1939 года, устроили немало баз и складов оружия. Местные власти были подкуплены. Английские резиденты смотрели на фашистских резидентов сквозь пальцы, не зная, как повернутся дальнейшие события, и признавая в фашистах возможных своих союзников. Сюда беспрепятственно доставлялось немецкое оружие. Военный груз шел в ящиках с надписью «машинные части». Под маркой «машинное оборудование» отлично укрывались пистолеты и винтовки. Патроны были упакованы в коробки из-под пирамидона и гигроскопической ваты. Около одиннадцати тысяч тонн разобранных противотанковых пушек и полевых орудий маскировались под видом сельскохозяйственных машин. Получатель в Иране германская фирма «Шлюттер» возглавлялась до 1941 года открыто генералом Траппе, а когда ему предложили покинуть пределы страны, он оформил доверенность на получение грузов господину негоцианту Али Алескеру и некоему Фирузхану, который скоро оказался на высоком посту. Господин чиновник и прибыл на совещание в Баге Багу, очевидно, чтобы проверить продвижение караванов с ящиками «машинного оборудования» и медикаментов. Была и другая цель. Близ пограничного Серахса производились земляные работы, на которых было занято до тридцати тысяч землекопов. Сносились целые холмы, засыпались долины и саи, выравнивалась огромная площадь под посадочную площадку для тяжелых самолетов.
В августе 1942 года Баге Багу принимало почетного гостя. Поговаривали, что приезжал сам адмирал Канарис — начальник фашистской военной разведки, привез для джемшидов, теймурийцев и других кочевых племен мешки денег. Местные базары, в том числе и мешхедский рынок, испытали нечто вроде потопа из американских долларов. Однако деньги эти недолго продержались в цене, многие бумажки оказались фальшивыми.
— Но склад, вернее, склады — это посерьезней фальшивой ассигнации, — заметил Мансуров, продолжая изучать степь.
— Мы бумажками не рассчитываемся. Нам золото подавай, — все еще усмехаясь, проговорил Аббас Кули… — Мы знаем, бумажки нужны тегеранским чиновникам. Но что нам до того, сидит в каком-либо городе главный гитлеровский лизоблюд или пришел новый, который спит и видит, когда фашисты захватят Турцию и Ирак. Пойти, что ли, шашлык изготовить. Завтракали-то мы давно. У повара видел освежеванного барашка. Нарежу-ка кусочками мясо, сальце отдельно. Помните, горбан Алеша, какой шашлык жарил вам ваш верный слуга Аббас Кули в Нухуре, а? Нанизывали мы мясо и сало на тополевые прутья над ямкой костра из виноградных корней. А как шашлык поджарится и сок пустит, наперчим, на лаваш положим… и… у всех рот полон слюней.
— Подождите! Вот посмотрите туда. Или у меня в глазах мельтешит, или…
— Э, горбан Алеша, вы правы! Степь зашевелилась. Клянусь, что-то будет. Как бы нашему почтеннейшему помещику Давлят-ас-Солтане господину Али Алескеру не пришлось бы оплакивать дорогих гостей из Берлина. Клянусь, там в степи прячутся люди, много людей, уж не джемшиды ли?
— Джемшиды?
— А что тут такого! Вы поехали к джемшидам. И вдруг вернулись. Теперь джемшидам надо узнать, почему великий воин горбан Алеша побрезговал их гостеприимством. А некая пророчица, прекрасная джемшидка? Она женщина! Не захотела ли она узнать, почему супруг ее остановился на полпути и не пожелал ее видеть? О, побегу-ка узнаю.
Он сбежал вниз. Мансуров остался стоять у окна. В ушах его зазвучал повелительный грудной голос, он разобрал даже слова проклятий, взбалмошных, ненавистных, глупейших, которыми разразилась она тогда в Мазар-и-Шерифе…
— Ты? — сказал он вслух. — Ты здесь? Неужели ты здесь?
Не верил Алексей Иванович ни в какую мистику. Но он точно знал, что она, его Шагаретт, здесь, рядом с Баге Багу. Очаровательная, необузданная, неистовая, гордая, желанная!
И он напряженно, до боли в глазах, всматривался в желтые полосы степи, залитой слепящим полуденным солнцем.
Он принимал решение.
Пестрота зверя снаружи, коварство людское — внутри.
Тенгиз Гур
Где муха посидит, там червь заводится. Где монах побывает, там грехи отыщутся.
Джалаледдин Руми
Странная это была встреча. Они почти столкнулись на узенькой дорожке, посыпанной красным песочком.
Фон Клюгге, напыщенный, важный коротышка с толстыми икрами, обтянутыми гетрами, в
