– Клянусь не входить в соглашение ни с одним из тех, кому вынесет приговор наш трибунал, клянусь ни в коем случае не предупреждать их об опасности, которая им угрожает, не избавлять их от заслуженной кары ни по любви, ни по семейным связям, ни по дружбе, ни, тем паче, за деньги, за золото, за драгоценные камни, ни за все великие земные блага. Торжественно клянусь в этом под страхом бесчестия и презрения, клянусь в этом под страхом уничтожения мечом ангела-мстителя и под страхом того, что увижу себя и своих близких до четвертого колена, подвергаемых наказанию за мое клятвопреступление!
Голос Амелии внезапно замер, когда она произнесла этот ужасный приговор.
Марианна стояла, задыхаясь. Ее надеждам суждено было обмануться с минуты на минуту.
Где могла почерпнуть Амелия столько решительности и каким образом могла она, при ее суровом воспитании, не отступить перед лживой клятвой?
Это, однако, объяснялось очень просто, и Марианна напрасно удивлялась. После той жертвы, которую принесла Амелия Филиппу Бейлю, она уже была готова на любые жертвы. Она вступила в Орден женщин-масонок только ради того, чтобы спасти его от мести Марианны (ибо маркиза де Пресиньи объяснила Амелии все, чего та не знала); могла ли она задумываться, предать ли ей Орден женщин-масонок, с тех пор как от него снова зависело спасение ее мужа?
К тому же в этой борьбе между честностью и любовью Амелию поддерживало, хотя и одновременно губило, вот что: взгляд Марианны.
Под этим взглядом, в котором явственно было видно подозрение, Амелия чувствовала, что в ней восстает вся ее гордость, все ее возмущение. Вид этой женщины, которая так дерзко оспаривала у нее жизнь ее супруга после того, как она тщетно пыталась отвоевать у нее его сердце, придавал Амелии новые силы и охранял ее от ее собственной слабости.
Важнейшие формальности обряда посвящения вот-вот должны были закончиться.
Великий Магистр обратилась к ассамблее с вопросом:
– Желает ли кто-нибудь из вас, дорогие мои сестры, потребовать от посвящаемой какую-либо иную клятву?
Марианна сделала два шага вперед и произнесла недрогнувшим голосом:
– Я!
Даже Великий Магистр побледнела, несмотря на свою личину бесстрастности.
– Какой же клятвы потребует наша сестра, приводящая в Орден?– спросила она.
– Я требую, чтобы посвящаемая принесла клятву на Евангелии,– не спуская глаз с Амелии, произнесла Марианна.
– На Евангелии?– с ужасом повторила Амелия.
– Пусть будет исполнено требование нашей сестры, приводящей в Орден, и пусть принесут сюда Евангелие!– обратилась к сестрам-офицерам Великий Магистр.
Во время паузы между уходом и возвращением сестры-офицера в зале царило необычное волнение.
Все порицали это требование Марианны, все понимали, что ею движет ненависть к Филиппу Бейлю, и все были огорчены при виде того, что эта ненависть распространяется и на особу, принимаемую в члены Ордена, особу, столь близкую самому Великому Магистру.
Великий Магистр, однако же, не проявляла сильного волнения: она не знала и даже не подозревала о том, какой грех перед Орденом совершила Амелия. Колебания Амелии она относила на счет ее возраста и ее застенчивости, а в требовании Марианны она усматривала только не исчерпавшую себя месть.
Священную книгу принесли и положили на престол в раскрытом виде.
С точки зрения Марианны, это было решающим испытанием.
Может ли Амелия, глубоко религиозная девушка, ныне супруга-христианка, кощунственно предать святая святых своей религии? Дерзнут ли ее робкие и чистые уста раскрыться для того, чтобы произнести кощунственную ложь?
Этот же вопрос всецело овладел всеми помыслами Амелии и заставил больно сжиматься ее сердце. Она едва расслышала голос Великого Магистра, который приказывал ей протянуть руку.
– Клянетесь ли вы на Евангелии соблюдать законы Ордена женщин-франкмасонок?
– Клянусь!– слабым голосом произнесла Амелия.
Грозовая туча прошла перед ее глазами: перед своим внутренним взором она увидела Филиппа, преследуемого, подвергаемого гонениям и угрожающего, в свою очередь.
– Клянусь! – повторила она.
Марианна сдержала крик ярости и, уронив голову на грудь, прошептала:
– Как она его любит!
Последнее страшное напряжение исчерпало силы Амелии; она поискала взглядом, на что бы ей опереться, и упала на руки сестер-офицеров.
К счастью, посвящение было закончено.
Последний обычай предписывал не закрывать заседание Ложи прежде сбора пожертвований в пользу бедных. И во исполнение этого обычая одна из сестер милосердия должна была обойти четыре стороны света, другими словами – четыре стороны ассамблеи, и каждая женщина-франкмасонка вносила свою лепту соразмерно со своим материальным положением.
XXVIII НОВАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ
Несколько часов спустя, несмотря на сильное изнеможение, Амелия завершила свой туалет с помощью горничной. Она ждала Филиппа, появление которого должно было смягчить терзавшие ее угрызения совести и прогнать воспоминания о том, как она провела сегодняшнее утро. Но Филипп не являлся.
Надев светлое платье, предназначенное по общепринятому обычаю для «утренних выездов», Амелия, с несколько усталым лицом, приказала, чтобы к ней впустили слугу, который настойчиво заявлял, что хочет поговорить с нею.
Этот слуга был в белом галстуке и в белых перчатках.
– Сударыня, вы не узнаете меня?– спросил он.
– Мне знакома ваша ливрея.
– Я имею честь служить у его превосходительства министра иностранных дел.
– Ах, вот оно что! – воскликнула Амелия.– Значит, вы пришли ко мне с поручением от мужа?
– Да, сударыня,– ответил лакей, в замешательстве разглядывая свою шляпу.
– Так что же?… Что вы должны мне передать?
– Разрешите мне, сударыня…
– Я жду!
– Сударыня, прошу вас не волноваться!
– Да в чем дело? Что случилось?
– Господин Филипп Бейль упал с лошади,– отвечал лакей.
– О Господи!
– Не волнуйтесь, сударыня, ничего страшного… Господин Бейль слегка ушибся…
– Но где же он?– вся дрожа, спросила Амелия.
– Он находится в загородном доме его превосходительства министра иностранных дел, в двух шагах отсюда. Вот как было дело: его превосходительство господин министр пригласил к себе господина Бейля. Господин Бейль поспешил явиться на зов, но по дороге его лошадь испугалась какой-то телеги, нагруженной железом; господин Бейль упал, и пришлось отвезти его к господину министру в карете.