– Но ведь он ушибся?
– О, это пустяки! Растяжение сухожилий… в крайнем случае растяжение связок…
– Не в этом дело! Я должна увидеть его! – сказала Амелия.
– Это нетрудно сделать,– поспешно проговорил лакей,– и если только у вас, сударыня, есть хоть капля сомнения или волнения, то в этом случае господин министр уполномочил меня немедленно доставить вас к господину Бейлю. Одна из карет господина министра к вашим услугам!
– Тереза, пальто и шаль!
– Сударыня, вы уезжаете?
– Сию же минуту. Скорее!
– Пожалуйста, сударыня.
Меньше чем через минуту Амелия была готова.
– Я поеду с вами, сударыня?– спросила горничная.
Услыхав этот вопрос, лакей в белом галстуке не сумел скрыть свой испуг, но женщины этого не заметили.
– Нет,– после минутного раздумья отвечала Амелия.
Удивленная Тереза поклонилась.
А в это время Филипп Бейль и граф д'Энгранд, будучи в полнейшем неведении о том, что происходит с Амелией, прогуливались под руку по бульвару, а после прогулки зашли пообедать в Английское кафе.
Эта импровизированная прогулка, состоявшаяся по предложению графа д'Энгранда, имела для зятя и тестя прелесть холостяцкого обеда. Почему подобные развлечения – впрочем, вполне невинные – всегда занимают свое место в кругу привычек?… На этот вопрос нам могли бы ответить только современные эпикурейцы, которые умеют возглавлять политику, промышленность, семью, искусства и наслаждаться одновременно жизнью.
Те, кто обедает в Английском кафе, непременно должны появиться затем в театральной ложе, а потом – заехать в Клуб. Филипп Бейль и граф д'Энгранд слишком хорошо знали кодекс светской жизни, чтобы позволить себе нарушить эти два важнейших закона. Часов в одиннадцать они зашли в Клуб, намереваясь обменяться двумя-тремя рукопожатиями, снять перчатки, снова надеть их и удалиться. Как видит читатель, ничего более серьезного они не затевали.
Судьбе угодно было, чтобы в этот вечер они зашли в зал, где шла игра. Они машинально заняли места за игорным столом, вокруг которого мужчины, наделенные поистине самым высоким интеллектом, смешались с разными забавными ничтожествами, обладающими одним-единственным достоинством, а именно умением разоряться с улыбкой даже в том случае, если в первый же день нищеты им приходится пустить себе пулю в лоб между последней сигарой и последней гримасой.
Не успели Филипп Бейль и граф д'Энгранд занять места, как между кудрявым блондином, который только что появился, и некоей олимпийской бородой, которая отдыхала, завязался следующий разговор.
– Вы никогда не бываете точным, Беше?– спросила отдыхающая борода.
– Коломбен! Не донимайте меня упреками: я и сам знаю свои недостатки,– ответили кудри.
– Вы должны были заехать за мной к Тортони между пятью и шестью, не так ли?
– Справедливо.
– А с тех пор прошло одиннадцать часов!
– Сверхсправедливо.
– Ах, вот оно что! Но это не столь уж мило с вашей стороны! – заметил удивленный Коломбен.
– Это даже весьма неучтиво, но у меня есть смягчающие вину обстоятельства, на которые я прошу разрешения сослаться.
– Так ты намереваешься сослаться на смягчающие обстоятельства?– не поворачивая головы, переспросил один из игроков.
– Я мог бы сослаться на них,– задетый этим вопросом, отвечал Беше,– ведь я занесен в список адвокатов!
– Беше – адвокат! – подняв головы, зашептались присутствующие.
– Да, господа! Да! – заявил Беше, выпячивая грудь и играя моноклем.
– Великолепно!…
– Неслыханно!…
– Восхитительно!…
Безудержный общий хохот заглушил эти иронические восклицания.
Беше стал красен как рак; он попытался улыбнуться, но это ему не удалось.
– Так как же?– сжалившись над ним, заговорил Коломбен.– Что же это за смягчающие обстоятельства?
– Признаете ли вы, что бывают чрезвычайные обстоятельства?
– То есть?…
– Ну, например, взятие под стражу?
– Как, Беше? Вас арестовали?
– Сейчас увидите.
– Внимание! Беше ссылается на смягчающие обстоятельства!– воскликнул тот же игрок.
– Около трех часов я возвращался из Булонского леса; вы сами видите, что я прекрасно успел бы к Тортони к пяти часам. Погода была чудесная…
– Свежий воздух!…
– И птички пели свои чудесные песенки!…
– Ах, господа!– вскричал Беше.– Вечно вы меня перебиваете!
– Продолжайте,– сказал Коломбен.
– Я ехал на моем Грипп-Солейле… Вы знаете моего Грипп-Солейля?
– Не знаю, но это неважно.
– Я ехал рысью – это аллюр, в котором Грипп-Солейль не знает себе равных…
– Он на коне скакал, сей всадник несравненный…
– Это произошло между Отейлем и Буленвилье; некоторое время я думал только о встрече с Коломбеном. «Коломбен меня ждет, и я не могу опоздать,– говорил я себе.– Встреча – это дело святое. Точность – вежливость королей!»
– Черт возьми! Блестящий монолог!
– Каждые пять минут я смотрел на часы… великолепные часы… Вы видели мои часы?
Общее молчание.
– Внезапно…
– Ага! Наконец-то мы добрались до сути дела! – прошептал один из слушателей.
– Внезапно я вижу павильон, который построил бедняга Поркеваль, мой близкий друг, тот самый барон де Поркеваль, который недавно умер. Вы были знакомы с Поркевалем?
– Ну, а дальше-то что?– спросил Коломбен.
– Все окна павильона были закрыты, и только входная дверь была приоткрыта. Я подумал, что павильон продается. «Так, так!» – подумал я и бросил поводья Тони… Вы знаете Тони, а?
– А дальше-то, дальше?
– Я зашел в помещение, сказав себе: «Смотри-ка, а ведь недурно! Почему бы мне это и не купить?… Купим! Я буду приходить сюда с моим другом Коломбеном, с милейшим Коломбеном!»
– Благодарю!
– Итак, Беше купил павильон Поркеваля! – сказал один из членов Клуба.
– Отнюдь нет! – отвечал Беше.– И сейчас я попрошу вас слушать с величайшим вниманием.
– Господа, это настоящий адвокат! Узнаю его по оборотам речи!
– Беше, наше внимание к вашим услугам!
– Так вот, будучи придирчивым покупателем, я обошел все здание, я посетил и сад; я не встретил ни души. Под крыльцом был вход в погреб; я обследовал и погреб – я проник туда. Но не прошло и двух минут после того, как я начал лорнировать бочонки с вином, когда вдруг я услышал, что дверь захлопнулась. Я оказался в тюрьме.
– В тюрьме!
– Гм! Это пахнет Анной Радклиф[98].
– Я хотел позвать на помощь, как вдруг, подойдя к двери, я увидел сквозь щели… вы догадываетесь, что я увидел?