Ознакомительная версия.
Несколько дней заключенные провели, не выходя из камер, — прогулки были отменены. За окном в коричневом мареве едва просматривались коньки крыш, а в тюрьме царила жуткая тишина. Нине казалось, что все уже погибли и она одна осталась в живых.
Раньше она старательно гнала от себя воспоминания о Климе — чтобы зря не травить сердце, но клубы пыли, проносившиеся мимо окна, слишком уж напоминали дым от пожарищ в Новороссийске в 1920 году.
Тогда прижатые к Черному морю беженцы и разгромленная Белая армия пытались спастись на кораблях союзников, но судов на всех не хватило, и в городе началась паника, поджоги и мародерство. Нина и Клим могли эвакуироваться по отдельности: ее брали на английский пароход, а у него была французская виза, но, не сговариваясь, они остались в Новороссийске — лишь бы не разлучаться.
Все, что произошло потом — путешествие на Дальний Восток и эмиграция, было расплатой за то безумное решение. Бог словно испытывал Нину и Клима на прочность: хотите быть вместе? Ну хорошо… А как вы справитесь с этим? И вот с этим?
Они не справились и развалили все не в минуты смертельной опасности, а когда самое худшее было позади.
И, тем не менее, почти все светлые воспоминания Нины были связаны с Климом.
Однажды она вскользь упомянула, что ей хотелось бы почитать книгу итальянской оперной певицы Лины Кавальери — «Мои секреты красоты». Нина даже не просила Клима купить ее, а просто сказала: «Мне интересно, о чем она пишет». Через несколько недель книга появилась у нее на туалетном столике.
Такие подарки были важнее бриллиантов и мехов. Клим запоминал то, что интересовало Нину, и стремился порадовать ее — при этом сам он не видел ни малейшей ценности в сочинениях сеньоры Кавальери.
Клим оставлял для Нины записки:
На зеркале в прихожей: «Красавица!»
На буфете: «Загляни на верхнюю полку» — там лежали конфеты с марципаном — ее любимые.
На стене в уборной: «Люблю тебя, даже когда ты здесь».
Или вот еще одно воспоминание: Клим лежал на кровати, Нина наклонилась к нему, чтобы поцеловать, а он вытащил из подушки белое перо, дунул, и оно пролетело сквозь оттянувшийся вырез ее кофточки и выскользнуло ему на живот. Глупости, пустяки — но как Нина и Клим смеялись тогда! Помнит ли он об этом?
Наконец ночью разразилась гроза, и к утру черепица на крышах блестела, как новая, а за тюремной оградой расцвело большое дерево.
Теперь Нина каждый день любовалась им и смаковала воспоминания о своей бестолковой, невезучей, но такой драгоценной любви: как они танцевали с Климом танго, а он напевал ей по-испански песню, которую играл оркестр… Как они придумывали себя в старости — стройными патриархами бойкого и талантливого семейства…
Поначалу Нине казалось, что она быстро истощит запас воспоминаний, от которых теплело на сердце, но за десять лет знакомства с Климом их накопилось невероятно много.
Она пыталась отыскать в памяти нечто подобное, связанное с Даниэлем. Умные разговоры, саркастическое поддразнивание друг друга, волнение и накал страстей — этого добра было сколько угодно, но в присутствии мистера Бернара у Нины никогда не возникало чувства легкости, свободы и абсолютного доверия. Про остальных поклонников и говорить было нечего.
Как ни крути, Клим был единственным мужчиной, которого она любила по-настоящему, хоть в этой любви и случались жуткие и постыдные провалы. Но Бог свидетель, Климу тоже было о чем вспомнить с теплотой и нежностью.
Глава 31
Советское полпредство
Даниэль и Клим страшно раздражали друг друга, но им приходилось держаться вместе, чтобы благополучно добраться до Пекина: вдвоем было проще караулить чемоданы, добывать еду и отбиваться от китайских офицеров, желавших занять места в их купе.
Даниэль не упускал ни единой возможности, чтобы задеть Клима за живое. Он в подробностях рассказал ему о своих отношениях с Ниной и о том, что под конец она была готова бежать куда угодно — лишь бы подальше от супруга.
— Самое нелепое в этой истории — ты совершенно напрасно изводил ее, — деланно вздыхал Даниэль. — Мы с ней не были любовниками. Кстати, как ты представляешь себе вашу встречу? Ты кинешься к ней с криком: «Прости!»? Или, может, встанешь в театральную позу и скажешь: «Выбирай — либо он, либо я!»?
Временами Климу хотелось двинуть ему в ухо, но он не мог позволить себе даже ссору с мистером Бернаром: ему было не спасти Нину в одиночку.
— Она не достанется ни мне, ни тебе, — сказал он Даниэлю. — Ты давно мог отбить ее у меня, да только она тебе не нужна — точно так же, как Эдна и все прочие дамы сердца. Ты думаешь не о Нине, а о победе над соперником.
Даниэль только расхохотался:
— Вот что делает с людьми привычка к славе! Если рядом нет ни одной сумасшедшей радиослушательницы, ты готов видеть поклонника даже во мне. Извини, но я о тебе не думаю. Хотя меня восторгает твое умение испортить жизнь себе и окружающим.
В Пекине Даниэль и Клим поселились в «Сентрал-отеле», где можно было снять более-менее приличный номер за девяносто долларов в месяц.
В первый же день Даниэль съездил в Посольский квартал, но ему не удалось встретить никого из русских знакомых. Оказалось, что, пока они с Климом были в пути, солдаты Чжан Цзолиня вломились в советское полпредство — под предлогом того, что там укрывались китайские коммунисты.
Чжан нарушил сам принцип дипломатической неприкосновенности, но это никого не волновало: во время обыска были найдены неоспоримые доказательства того, что СССР ведет подрывную работу на территории Китая.
Советы всегда подчеркивали, что не имеют никакого отношения к «освободительной борьбе» за рубежом (мол, это инициатива местных коммунистов), и вот, пожалуйста: документы о поставке оружия и валюты, инструкции для диверсантов, списки агентуры, шифры и прочее. Агентам прямо предписывалось организовывать провокации, грабежи и убийства — лишь бы это настраивало население против Запада и китайских правителей.
Газеты всего мира публиковали найденные бумаги и возмущались коварством большевиков, но тех невозможно было смутить. Приняв оскорбленный вид, Наркоминдел направил в Пекин ноту протеста и объявил себя жертвой хорошо спланированной акции, направленной против всех трудящихся мира.
Чжан Цзолинь, осатаневший от такой наглости, велел расстрелять китайцев, захваченных на территории полпредства. Советских граждан тронуть не посмели, боясь, что это приведет к военному вмешательству СССР.
Ознакомительная версия.
