Немного отдышавшись, вспомнили о командире речного патруля. Увы, катера на поверхности воды уже не было…
Некоторое время мы стояли молча. Со всех ручьями стекала вода, челюсти нервно отбивали чечетку.
— Какое счастье! — проскрипел вдруг Владимир Васильевич. — Кажется, я теперь стоять смогу. Сань, похоже, осколок из позвоночника вышел, когда я к твоему автомату тянулся…
— Ты, Морган, нам не в обузу, — очнулся Мунги. — Может, мы и живы-то до сих пор лишь потому, что занимались твоим спасением.
Заботливо поправив под старпомом подстилку, Мунги повернулся к пулеметчику. Тот держался с достоинством: бугристые от мускулов руки вытянул по швам, взгляда не отвел, смотрел твердо. Командир, оценивающе смерив его с головы до ног, представился, после чего поочередно назвал наши имена.
— Масобадо Чинно, — по-военному отрекомендовался в ответ пленный, — капрал третьего батальона охранной службы.
— Мне, Чинно, разбираться с тобой сейчас некогда, — хмуро объявил Мунги, — но раз уж ты убил моего человека, придется тебе за него поработать.
— Я присягал на верность правительству и народу, — впервые опустил глаза капрал, — и вправе выполнять приказы только непосредственных своих командиров.
В воздухе повисла напряженная тишина, но ненадолго: в таланте убеждения нашему Мунги не было равных.
— Да я и не собираюсь приказывать, — хитро ухмыльнулся он. — Но если хочешь добраться до берега, на весла сесть всё же придется… Потом поможешь донести носилки с больным до Мапаи, и всё — можешь быть свободен, задерживать тебя не стану.
Уже через минуту капрал налегал на весла так, что нам троим — с другой стороны плота, — с трудом удавалось грести в такт с ним.
Зато вскоре наш водный путь завершился. Причалив к заросшей высоченной осокой песчаной косе, мы с облегчением выгрузились на берег. Дядя вознамерился было встать на ноги, но мне удалось отговорить его, прибегнув к убедительному аргументу: если он пойдет самостоятельно, придется отпустить капрала, а это, увы, грозит всем нам непредвиденными последствиями.
Почти не передохнув, мы всей компанией двинулись сквозь прибрежные заросли. Впереди шел Омоло с луком наизготовку, мы с капралом несли носилки, а позади, поминутно оглядываясь и с карабином наперевес, вышагивал осторожный Мунги.
Идти предстояло довольно далеко, километров шесть. Это в среднерусской полосе — под пение жаворонка да вдоль живописной реки, да в обнимку с любимой девушкой! — можно отмахать такое расстояние и не заметить. Здесь же каждый километр давался, без преувеличения, как три российских. Пробираться приходилось сквозь густые заросли невиданных растений, изобиловавших, как назло, острейшими шипами. С носилками в руках уклоняться от их жалящих прикосновений не удавалось, поэтому мысли мои были злы, а челюсти — до боли сжаты. Каждая мышца, каждая косточка и каждый нерв стонали, ныли и гудели. Если бы не капрал, неудержимо рвущийся вперед, я, наверное, свалился бы после первых же двухсот метров.
Наконец был объявлен долгожданный привал. Едва коротенькие подпорки носилок коснулись земли, ноги мои сами собой подогнулись, и я как подкошенный рухнул в траву. Спутники, хрипло дыша, опустились рядом. Разговаривать не хотелось, отдыхали молча.
Полил дождь. Не короткий и теплый тропический ливень, а нудный и угрюмый моросняк. По лицам заструилась вода, и со стороны могло показаться, что неживые куклы, неизвестно с какой целью разбросанные по поляне, горько плачут. А может, так оно и было? Может, мы все только и ждали этого дождя, чтобы незаметно выплакаться? Из-за бессилия, голода, боли, тоски…
— Поднимайся, Алекс, — как сквозь вату донесся до меня голос Мунги, — сколько можно спать? Теперь твоя очередь идти замыкающим.
— Оставьте меня, не хочу никуда идти, — воспротивился я. — Я устал…
— Все устали, — укорил Мунги. — Но осталось совсем чуть-чуть, Алекс. Или прикажешь и тебя на носилках нести, как Моргана?
При упоминании о дяде сон как рукой сняло: знал командир, чем пристыдить.
…К человеческому жилью, о близости которого нас известило протяжное коровье мычание, мы вышли неожиданно, но достаточно скоро. Понаблюдав за деревней — шеренгой приземистых домиков, примыкающей к большому полю, — и не заметив ничего подозрительного, решили напроситься к кому-нибудь на ночлег. Правда, у нас сохранялась проблема пленного, но думать о возможном демарше со стороны Чинно никому не хотелось, и Мунги, положившись на судьбу, отправил Омоло на разведку.
Минут через двадцать тот вернулся.
— Здешние селяне не только на постой не берут, — сообщил он, — но и вообще советуют от их деревни подальше держаться: по домам постоянно бродят патрули, рыщут в поисках связников повстанцев.
— Тогда, может, нам лучше разделиться? — подал голос дядя. — Всё меньше шансов напороться на проверку документов…
— Нехорошо получится, — возразил Мунги. — Пока мы вместе, нам хоть и с трудом, но всё же удается двигаться вперед. А если оставить вас вдвоем с Алексом, вы ведь вообще потеряете способность к передвижению.
— Да мы, собственно, никуда больше не торопимся, — выразительно взглянул на меня Владимир Васильевич. — Отлежимся малость в Мапаи, потом потихоньку доберемся до госпиталя ООН в Массангене. А оттуда уже, с его помощью, и попробуем выбраться из вашей страны… Да и, признаться, надоело мне уже путешествовать. Хочется хоть несколько дней провести в покое. Я ведь, в отличие вас, уже немолод, — с искренним вздохом подытожил дядя.
Недолго подумав, Мунги согласно кивнул:
— Хорошо, так и сделаем. Только капрала я заберу с собой: он мне скоро еще для одного дела понадобится… Кстати, Морган, не ссудишь ли нас на прощание небольшой суммой денег?
— Да я бы с удовольствием, командир, — улыбнулся дядя, — только нам ведь с племянником еще очень долгий путь предстоит. А у него, как ты знаешь, все деньги в Пафури конфисковали. Так что извини, друг, но с финансами я уже не помощник… К тому же и самому хочется дочке хоть какой-нибудь сувенир привезти после столь долгой разлуки…
— Ну, это не проблема! — просиял Мунги. — Кто ж не знает, что лучший подарок для молодой девушки — это красивый и ценный камешек?! Так что давай меняться, Морган: ты мне — бумажные деньги, а я тебе — один из своих камней.
— Согласен, — заулыбался и дядя. — Только, чур, я сам выберу.
Когда взаимовыгодный обмен между бывшими соратниками совершился, я подошел к носилкам:
— Ну что, дядя Володя, попробуем прогуляться на своих двоих?
— Да, да, Сашок, с удовольствием, — протянул он мне исхудавшую ладонь. — Только давай сперва с друзьями попрощаемся, а то стемнеет скоро…
