Валентин Ежов, Рустам Ибрагимбеков
Белое солнце пустыни
Киноповесть
На берегу широкой спокойной Волги, на косогоре раскинулась деревушка.
За рекой, до самого горизонта, простираются заливные луга.
Первые солнечные лучи золотят верхушки деревьев, играют в наполненных водой ведрах, которые качаются на плече краснощекой босой молодухи; она поднимается по косогору плавно, без усилий, точно не коромысло у нее на плече, а легкий платок…
Все это кажется чуть-чуть нереальным, может быть, из-за утренней дымки, окутавшей пейзаж голубизной, или из-за плавности движений, с какой женщина поднимается с ведрами по косогору; а может быть, потому, что одета она необыкновенно нарядно, словно сошла с рисунка на палехской шкатулке…
В копне свежего, душистого сена лежит тощий, невысокого роста красноармеец в выцветшей добела гимнастерке с бантом на груди и в коротковатых портах.
Он лежит и смотрит, как медленно приближается к нему красавица с ведрами, как босые ноги ее ступают по мокрой траве и цветам. Женщина делает еще несколько шагов, и яркое солнце, ударив в глаза красноармейца, заставляет его зажмуриться…
А когда он открывает глаза и приподнимается на локте, то видит, что нет женщины, нет речки, деревни, лугов, нет волшебного утра, а есть пустыня без конца и края, и солнце, белое солнце, которое ослепляет и выжигает все под собой; есть только солнце над барханами без единого кустика или былинки вокруг, до самого горизонта…
Бывший красноармеец Федор Сухов проворно встал, надвинул на глаза белый кепарь со следами красноармейской звездочки и пошел по пустыне напрямик.
Двигался Федор Сухов не быстро и не медленно, нормальным походным шагом, шлепая босыми ногами по обжигающему песку. За спиной его торчал тощий «сидор» и новенькие, мягкой кожи, сапоги, засунутые под веревку. Новенькими у Сухова были еще кожаный ремень, на котором висела кобура с наганом, и английский карабин за плечом. В одной руке у Сухова был чайник, в другой — палка с зарубками, пока еще неизвестного назначения. Все на Сухове висело вроде бы и небрежно, но ничего не брякало, не звенело.
Он шел, не интересуясь пейзажем, потому что никакого пейзажа и не было — один песок, но по сторонам поглядывал: мало ли что.
Вдруг прямо перед собой Сухов увидел торчащую из песка голову человека. Сухов остановился. Голова была темной, бритой, с закрытыми глазами. Сухов подошел поближе, опустился на корточки. Один глаз головы приоткрылся.
Сухов воткнул палку с зарубками в песок — от нее упала тень. Той же палкой он померил расстояние до конца тени, отсчитал зарубки.
— Пять часов, — сказал он тихонько и дотронулся до головы.
— Здравствуй. Ты давно здесь?
Голова с трудом приоткрыла второе веко. На Сухова смотрели суровые глаза, в них не * было ни мольбы, ни страданий.
— Ты кто?… — опять спросил Сухов. — По-русски понимаешь?
Ответа не было.
Сухов молчал, раздумывая.
— Ты бандит или хороший человек? — задал он еще вопрос.
Голова все так же сурово смотрела на него и ничего — не говорила.
— Хочешь, дам напиться? — сказал Сухов.
Ответа не было.
Сухов дал голове глотнуть из чайника. Опять помолчал, глянул по сторонам.
— Что же будем делать?… — сказал он. — Может, тебя откопать?
И, не дождавшись ответа, Сухов взял палку и, очертив ею круг, примерился и начал отгребать песок.
…Когда Сухов выволок закопанного из ямы, тот оказался сухощавым, хорошо сбитым и, видимо, очень сильным человеком. Потому что сразу, не дождавшись помощи, он разорвал веревку на связанных руках. Попытался встать, но не смог.
— Ты что? — склонился Сухов.
— Нога, — впервые заговорил выкопанный.
Сухов присел рядом с ним, спросил:
— Тебя как зовут?
— Саид.
— А меня Федор… Федор Сухов.
— Ты взорвал плотину Аслан-бая?
— Было дело… Как же тебе помочь? — спросил Сухов. — Я спешу. Ты куда пойдешь?
— В Педжент.
— Придется крюк дать, — вздохнул Сухов. — До колодца Пять чинар я тебя Доведу, а дальше — извини… домой иду. Ты уж сам потом добирайся.
— Спасибо, — казал Саид. — Я не забуду.
Сухов протянул руку Саиду. Тот поднялся… сделал шаг. Сухов закинул его руку к себе на плечо, и они побрели по пустыне…
Красноармейский отряд в сорок сабель торопился через пустыню к оазису Черная крепость. В отряде было 15 русских, 12 туркменов, 9 киргизов, 4 узбека, 6 ручных пулеметов и 18 карабинов. Револьверы были у всех, а граната только одна — у командира Рахимова. Отряд шел без отдыха, лошади и люди измотаны были до предела, но темпа не сбавляли: Рахимову сегодня выпал счастливый случай — взять курбаши Абдуллу, за которым он безуспешно гонялся уже целый месяц.
Спешил Рахимов, потому что хотел дойти до места затемно.
Абдулла, утомленный ласками, спал в объятиях любимой жены. За пологом на женской половине спали девять других его жен. В полумраке подземелья, скрытого развалинами крепости, можно было различить только силуэты спящих, кувшины с напитками, сладости на подносе, подушки и круглые мутаки, разбросанные по коврам.
… Сощурившись, Рахимов смотрел вперед. В предрассветной мгле громоздились развалины старой крепости.
— Вот она, Черная крепость, — хрипло сказал Рахимов и махнул рукой.
Часть всадников отделилась и пошла в обход.
У полуразрушенных ворот на развалинах стен неподвижно сидели нукеры, охраняющие сон Абдуллы.
Отряд уложил коней. Несколько красноармейцев-туркменов с арканами и ножами поползли вперед. Остальные залегли, приготовив к бою оружие.
Один из нукеров вытащил игральное кости, потряс их в кулаке. Другой, кивнув, подсел. Первый кинул кости на каменную плиту, выпали две шестерки. Выигравший нукер радостно засмеялся. В этот момент петля аркана с легким свистом захлестнула его горло и прервала смех. Нукер захрипел и повалился. Одновременно другой аркан свалил его товарища.
Та же участь постигла в разных концах еще трех нукеров. И лишь четвертый, влекомый арканом, успел выхватить нож и, полоснув по веревке, перерезать ее. Тем же ножом он убил прыгнувшего на него красноармейца и, перевернувшись на живот, выстрелил из револьвера.
Абдулла проснулся мгновенно. Сбросив с себя руку спавшей рядом жены, он схватил карабин и одежду, отбежал к стене, в верхней части которой был выход из подземелья. Отсюда просматривались два марша лестницы, которая вела к дверям.
Абдулла натянул на себя штаны из мягкой замши, перехватил халат широким ремнем, на котором висело две кобуры. Наверху уже строчили пулеметы. Визжали на своей половине женщины, сбившись в кучу, как овцы.
