Боцман хмуро вздохнул и не ответил, глядя в светящийся горизонт.
Когда разделили хлеб, колбасу (горбоносый отвернулся при этом, а Нехода, накрыв пайку ладонью, спрашивал его: «Кому?»), до блеска вычистили и выкинули за борт жестянки из-под сазана, боцман сказал:
— Если нас перехватят в море — нам крышка, но если будем жаться к земле — засекут береговые посты, и крышка наверняка. Потому, решаю, будем двигаться открытым морем. Других предложении нет?
Других предложений не было.
Ветер туго напряг паруса, и шлюпка в стремительном крене ощутимо прибавила ходу, когда боцман переложил руль, забирая глубже в море.
Взошло солнце, и длинные, пологие волны засверкали в его лучах переливчатыми холодными бликами.
Ветер с рассветом ослабел, но шли в почти полный бейдевинд, то есть при попутном ветре, почти с кормы, и шлюпка ходко резала волну за волной, оставляя позади широкую полосу водоворотного следа, хотя, если смотреть в сторону горизонта или на кого-нибудь в шлюпке, она казалась недвижной. К этому времени Тимка уже как следует разглядел всех и знал, что фамилия усатого левого загребного — Корякин; правый, с белыми, выгоревшими волосами, — Леваев, горбоносый был по национальности азербайджанец, и его звали Сабиром. Тот, что сидел за спиной Корякина — Шавырин, — оказался не моложе других в шлюпке, но редкая светлая борода его была почти незаметной. А впередсмотрящий Нехода, с густым, темно-русым чубом из-под бескозырки, обрастал почему-то красной, даже розовой щетиной.
Все отдыхали, перекусив консервами, молчали под мерное покачивание шлюпки. А боцман долго, тревожно вглядывался в горизонт и наконец объяснил причину своего беспокойства:
— Нас видно миль за пятнадцать. Под парусами идти опасно. Враг обнаружит нас раньше, чем обнаружим его мы. Так я считаю?
— Да, — сказали краснофлотцы.
И боцман решительно скомандовал:
— Паруса долой, руби рангоут!
Краснофлотцы уложили мачту и паруса на середину шлюпки. Боцмац опять установил кормовой флаг, который убирал на время, пока шли под парусом, потому что был флаг на фоке. Опять сменил румпель, но не пересел выше, на сиденье рулевого, как должен был сделать, а спросил Тимку:
— Править умеешь?
— Д-да… — запнувшись, ответил Тимка.
— Садись и командуй! — приказал боцман. — Дочь штурмана Вагина, смени краснофлотца Неходу, будешь впередсмотрящей.
— Есть… — сглотнув комок, ответила Ася и пробралась в нос шлюпки.
Тимка занял сиденье рулевого. Нехода и чернокожий Леваев устроились на средних сиденьях. А боцман занял место правого загребного.
— Командуй, — повторил он. — Ориентироваться будешь по солнцу, чтобы оставалось за кормой слева.
И Тимка негромко, но отчетливо, как много раз командовал при нем отец, сказал:
— Уключины вставить, весла разобрать! — Потом: — Весла! На воду!..
И уже потерявшая ход шлюпка опять начала резать волны.
Править шлюпкой в открытом море не так уж трудно. Краснофлотцы гребли размеренно, сильно, и прошли без передышек уже около часа, когда молчание нарушил звонкий, встревоженный голос Аси:
— Вижу крест на горизонте!
— Суши весла! — скомандовал Тимка.
Краснофлотцы перестали грести, установив весла перпендикулярно бортам шлюпки и развернув лопасти параллельно воде. Взгляды всех обратились прямо по курсу шлюпки. Но даже боцману не сразу удалось разглядеть верхушку мачты на горизонте с короткой поперечной реей
— Глаза у тебя штурманские… — похвалил Асю левый баковый Шавырин.
— Крестоносец… — сказал усатый Корякин.
— Идет прямо на нас… — добавил левый средний Нехода.
Боцман молча, хмуро глядел на горизонт. И Тимка скомандовал:
— Весла!
Краснофлотцы сразу передвинули руки на ребристых валиках весел, как их положено держать при гребле.
— На воду! — скомандовал Тимка.
Весла, занесенные к носу шлюпки, одновременно забрали воду. Тимка привстал, переложив руль влево, чтобы уйти ближе к невидимому берегу.
Пот градом катил по лицам краснофлотцев, и шлюпка летела, как на гонках, но эсминец, постепенно вырастая на глазах, скоро оказался уже в нескольких кабельтовых[7] от нее. Стало ясно, что от преследования не уйти. Над палубой крестоносца взвилось облачко орудийного выстрела, и одиночный снаряд взметнул прямо по курсу шлюпки столб воды.
— Суши весла! — приказал Тимка, и не успел он вспомнить, какой должна быть команда, чтобы краснофлотцы приготовились к бою, как левый баковый Шавырин рванулся к винтовке у своих ног, и боцман взял командование шлюпкой на себя.
— Отставить! — приказал он.
Усатый левый загребной напомнил:
— У нас нет патронов.
— С нами дети… — сказал боцман и, не обращая внимания на возглас протеста, который вырвался у Тимки, приказал: — Оружие — за борт!
Винтовки полетели в воду. И сразу над головами, взбив за кормой фонтанчики воды, просвистела пулеметная очередь.
— Хэнде хох! — потребовал с эсминца усиленный мегафоном голос.
— Весла по борту! — машинально скомандовал Тимка. Весла заболтались вдоль бортов шлюпки.
— Руки вверх! — повторили с эсминца по-русски.
Боцман незаметно выдернул из кармана каган и, приподняв ногой кормовой решетчатый люк, бросил под него оружие.
Тимка хотел закричать на боцмана от обиды и злости, но тот рявкнул:
— Поднять руки!
Краснофлотцы подняли над головами тяжелые, натруженные веслами руки.
Душный спазм перехватил горло Тимки, и скорее машинально, чем сознательно, он крутнул руль вправо, Когда нос эсминца готов был перерезать шлюпку надвое. Борт ее затрещал, ударившись о скулу эсминца.
Крестоносец дал задний ход, гася скорость. Сверху, с палубы его, на шлюпку уставились автоматы.
В черном, расстегнутом на груди кителе офицер что-то сказал по-немецки.
Краснофлотцы его не поняли, но брошенный сверху штормтрап без слов говорил, что требуется от бывших краснофлотцев «Штормового».
— Поднимайся… — приказал боцман.
Никто из краснофлотцев не шевельнулся.
Офицер, выхватив из кобуры пистолет, негодующе повторил команду.
Тогда боцман поднялся и первым полез по штормтрапу на палубу эсминца. Тимку душили слезы. Но он не плакал, потому что с носа, тревожно распахнув глаза, смотрела на него Ася.
Вторым к штормтрапу подошел усатый Корякин, за ним — Нехода, потом Шавырин, Леваев и горбоносый Сабир…
Поторапливая его, офицер сунул пистолетом в скулу азербайджанца.