— Пожалуй, ничего у нас не выйдет, герр профессор.
— Почему?
— Я не смогу к вам больше ходить. Времени нет. Хозяин ругается, что часто отлучаюсь. Грозится уволить, а где я сейчас найду работу…
Морис подумал и спросил у него:
— А ночью ведь вы свободны?
— Ночью я сплю.
— Вот и будете спать здесь, в лаборатории.
Сеансы начали проводить по ночам. Я на них теперь редко присутствовала. Ганс из любопытства согласился на ночные бдения, хотя и ворчал, и потребовал прибавить ему жалованье.
Но, похоже, что-то начинало проясняться. Иногда Морис веселел и, хотя и не рассказывал мне подробностей, оживленно говорил:
— Кажется, теплее… теплее. Знаешь, как в детской игре?
— Когда же ты наконец скажешь: «Горячо»?
— Надеюсь, скоро. Потерпи немного.
И вот этот день настал! Мне повезло: Томас был свободен, сеанс проводился днем, и я на нем присутствовала.
Когда Томас заснул с обычным приказом рассказывать все, что увидит во сне, Морис зажег над его головой довольно яркую лампочку. Одновременно он включил магнитофон, и в лаборатории, сменяя друг друга, негромко зазвучали незнакомые мелодии. Похоже, высокие женские голоса исполняли какие-то народные песни — протяжные, задумчивые, немножко грустные.
— Какой это язык? — спросила я мужа.
— Угадай!
— А вы не знаете, Ганс?
— Похоже, один из славянских языков. Кажется, польский, но я не уверен. Или сербский.
— Разве Ганс не помогал тебе готовить эту пленку? — спросила я у мужа.
— Нет, я все сделал сам…
Но тут спящий Томас вдруг заговорил:
— Зачем они это делают? Они сгорят, обожгутся!.. Мне страшно… Давайте уйдем. Сейчас вспыхнет, вспыхнет!
Он заметался на тахте, пытаясь укрыться от света лампы.
— Опять ему снится пляж? — недоуменно спросил из своего угла Ганс.
Я тоже было подумала так. Но нет, не похоже.
— Ух как здорово! — бормотал спящий Томас. — Почему же им не больно? Ведь они босиком… Они заколдованы? Нет, я боюсь…
Он опять заворочался.
— Разбуди же его скорее, а то он еще забудет, что видел, — попросила я мужа. — Или вдруг ему начнет сниться другой сон и перебьет первый.
— Хорошо, иди к себе в комнату, — согласился он.
Проснувшись, Томас смущенно рассказал, будто снова видел женщин, пляшущих на раскаленных углях.
— Горел большой костер, и они ходили вокруг него. А потом стали танцевать на углях… Босыми ногами — и ничего. Опять мне снится какая-то чертовщина.
— Женщины были старые и молодые? — спросил Морис, быстро записывая что-то в блокнот.
Зачем? Ведь магнитофон включен, он все запишет на пленку.
— Всякие женщины, — ответил сумрачно Томас.
— Эти женщины кивают утвердительно, когда говорят «нет»?
Помедлив и с недоумением глядя на Мориса, Томас нерешительно ответил:
— Пожалуй, они так тоже делают. Не помню точно.
— И опять они были в черных платьях и белых платках?
— Да. Откуда вы знаете?
— Вы рассказывали в прошлый раз.
— Ага, а то уж я подумал…
— Что вы подумали?
— Что вы в самом деле чародей: умеете мысли читать и даже чужие сны видеть.
— Нет, этого я, к сожалению, пока не могу, — засмеялся Морис. — Ну ладно, идите домой отдыхайте, а я подумаю о вашем сне.
— Странный сон, правда, профессор?
— Да, любопытный.
— Может, я болен?
— Нет, что вы.
— А почему же мне снится такая чертовщина?
— Как определил один мудрый ученый, сны — это небывалая комбинация бывалых впечатлений.
— Как это, не понимаю? Вы хотите сказать, будто я нечто подобное когда-то видел наяву?
— Возможно. А во сне ваши впечатления причудливо перепутались.
— Да, нелегко вам со мной разобраться, — сочувственно покачал головой Томас и стал прощаться.
— По-моему, он морочит вам голову, уважаемый профессор, — сердито сказал Ганс, когда мы, как обычно, собрались в лаборатории. — Все выдумывает. У кого совесть чиста, у того подушка под головой не вертится. Он или жулик, или больной человек, маньяк. Снятся ему женщины, танцующие на раскаленных углях… Не в Индии же он родился, среди факиров и йогов?
— А может, его детство прошло среди фокусников? — засмеялся Морис. — Не забывайте, что я тоже умею плясать на огне.
— Слышал и давно мечтаю увидеть этот трюк, — кивнул Ганс. — Ведь это ловкий трюк, верно?
— Не совсем. Знание законов физики, некоторая тренировка и, главное, самовнушение.
— Ага, понятно. Вы просто воображаете, будто никаких углей нет, — как я со льдом или с горячей печкой? Надо и мне попробовать проделать фокус с углями, думаю, что получится…
— Хотите, попробуем сейчас? — предложил лукаво Морис. — Клодина, угли в плите, наверное, разогреть нетрудно?
— Нет уж, сначала я потренируюсь на чем-нибудь другом, — ответил поспешно Ганс и передернул плечами, видимо живо представив себе, как ступает босыми ногами по раскаленным углям. — У меня даже ноги жжет, — жалобно добавил он, болезненно морщась.
— А вы не воображайте подобные сцены, — засмеялся Морис.
— Но я же не виноват, что у меня такая натура…
— Переключите свою фантазию, — посоветовала я. — Представьте себе, что вы катаетесь на коньках где-нибудь в Антарктиде.
Ганс недоверчиво посмотрел на меня и обиженно ответил:
— Вы не верите и смеетесь надо мной… А что? Это идея.
Он принял сосредоточенный, отрешенный вид, и постепенно по его лицу стало разливаться выражение блаженства.
— Что вы вообразили? — заинтересовался Морис.
— Будто я опустил ноги в таз с ванильным мороженым, — хитро прищурившись, ответил Ганс.
Мы все расхохотались. В нашем милом доме не заскучаешь — и Морис и его феноменальный секретарь стоят друг друга.
— Вас это сбивает с толку, кажется загадочным и непонятным, а для меня наоборот — все стало ясным. Я нашел его родину, — с гордостью сказал Морис.
— Где же он родился? — спросила я.
— Есть только одна страна на свете, где существует забавный обычай: когда люди там говорят «да», то отрицающе качают головой. А когда отрицают что-нибудь, то, наоборот, кивают, как мы бы сделали в знак согласия. Ну, что это за страна?
Мы с Гансом переглянулись и довольно тупо уставились на Мориса.
А он, конечно, хотел продлить удовольствие:
— Такой обычай сбивает поначалу с толку всех туристов и запоминается каждому, посетившему эту страну. Позор! Вы, оказывается, совсем не знаете географии. Секретаря я еще могу за это уволить без выходного пособия. Но как мне поступить с женой?
— Что это может быть за страна? — растерянно спросила я. — Не мучай нас, скажи!
