А на то время, бандюги хоть и были смелыми, но не до такой же степени, чтобы добровольно ложиться и умирать под дротиком, пущенным умелой военной рукой, руководимой центурионом. Поэтому нападений не было, хотя конвой ухо держал востро и на посту спать себе не позволял.
Долго они шли по территории с засушливым климатом и отсутствием атмосферных осадков. Сегодня, как назло на этом месте раскинулись необъятные итальянские просторы средней полосы.
Идти было тяжело. О чем разговор? Даже мулам иногда под хвост закладывали стимулирующее средство, в виде допинга из жгучего перца. Они бедные и несчастные, лишь мотали своими скотскими мордами и все равно, дальше двигаться от усталости не могли.
Бандиты, несмотря на возможность хорошенько пограбить и принести в свой дом гостинцев для детей и хлеба для больной матери, и те отстали. Не выдержали напряжения. С них, с бандитов-то, какой спрос? Мокрота одна, а не люди. Они же крепкой силы воли и настоящей солдатской закалки не имеют. Однако, разговор не о них.
Согласно историческим свидетельствам Плиния Старшего, через восемнадцать дней караван вышел на берег разлившейся реки Тибр.
То-то по первоначалу было радости, то-то все ликовали. Потом искупались, помыли щелоком разные необходимое в семейной жизни места и несколько поостыли. Все потому, что от большого количества выпавших осадков, в виде дождя, эта речка разлилась по-настоящему и смыла построенный вороватыми подрядчиками мост. Он попросту сложился карточным домиком вовнутрь своих колонн и развалился, погребая в водах стихии, под своими развалинами, даже рабовладельческие жизни. Впрочем, это к моему исследованию, основанному (Sic!) на трудах, в том числе, обоих Плиниев, имеет хотя и косвенное, но достаточно важное значение.
Вместе с представителем торговцев соли, по имени Фраерман, походили они по берегу, покричали паромщику, только того, видно вместе с паромом, разбушевавшаяся стихия тоже смыла куда подальше.
Покумекали и сварганили погонщики мулов, вместе с секьюрити, подобие переправы — привязали Фраермана, вместо поплавка к мулу и пустили их порожняком в пробное плавание. Ничего не получилось. Толстый, орущий всякие картавые непристойности, тонущий поплавок чуть не утопил мула. Пришлось обоих вытаскивать на берег и откачивать каждого по отдельности, но через индивидуально-обособленные отверстия.
— Я прошу прощения у уважаемой аудитории, — Гусаров прервал повествование. — За перенасыщенный наукоемкими терминами стиль повествования, но общаемся мы, все больше о вечном и глобальном. Посему, извольте, любезный, правильно истолковывать мою речь.
Сергей, а это лично к нему обратился лектор-самозванец, в знак поощрения, чуть заметно прикрыл веки и царственно кивнул головой. Давая понять, что он пытается соответствовать высокому духу проводимого мероприятия.
Алексей, ободренный этим кивком, продолжил свою выездную лекцию в войсках.
— Сели они все в кружок. Забили косяка из благовоний. Покурили, поспорили. Закатив глаза в сторону поднебесья подумали. Наморщив лбы, общими усилиями придумали другой способ переправы.
Выяснили в каком месте сегодня у реки находится брод, поднялись вверх по течению километров на семь и без лишней нервотрепки, переправились на другой берег. Пошли дальше.
Вьючные животные побежали веселее. Причина этой веселости заключалось совсем не в том, что им под хвост засунули стручки жгучего перца, к коим, я уже в третий раз возвращаюсь в своем повествовании. Вовсе нет…
Но и мы не ослы. Поэтому не будем забегать вперед и о причине их резвости, я вам расскажу в самом конце своей «розовой легенды».
Когда еще через двенадцать дней, они прибыли в город Пизу. То, как издавна повелось при доставке и получении продуктов питания. На оптовом складе продовольственной воинской службы, под извечную попевку «сдал-принял», взвесили поставленную соль и очень удивились.
Оказалось, что десятая часть соли, по злой и беспощадной воле Тибра, ушла вместе с водой, попросту растворилась. Погоревали, поплакали, ведь кому-то придется за это посидеть. При чем, посидеть на выбор или — на раскаленной жаровне или — на колу.
Но делать нечего, составили акт и списали убытки на естественные форс-мажорные обстоятельства, в полном соответствии с требованиями Римского права. Скрепили акт дружескими объятиями и веселой попойкой. После чего, по римскому обычаю и по велению измученного организма, все организованно пошли спать.
А утречком, встали пораньше. Причина этого «пораньше», была заранее ясна. Чтобы пот выделяемый организмом выделялся не столь обильно, а соленая влага не разъедала нежную рабскую кожу и дорогостоящую ткань драп-дерюги, из которой тогда шили грузчикам роскошные туники. По этим причинам, тогда завсегда работали по утрам.
Так вот, поднялись продавцы и покупатели, опохмелились соком из навозных мух. И дружною гурьбою, направились грузить прибывших за солью представителей продовольственных служб боевых единиц и подразделений.
Открыли склад…
А на том складе, кроме сытых мышей ничего нет…
Понятное дело. Ударили в барабаны, надули в литавры… Что ж это делается на охраняемой территории.
Скандал… Измена… Предательство?
Впрочем, согласно дошедшей до наших времен переписки по этому поводу, очень оперативно нашли причину усушки и полной утруски. Оказывается, так было записано в официальных бумагах. Боги, не получив свою «десятину» разгневались и наказали алчных людей.
Вся соль провалилось сквозь землю. Канцелярию Цезаря и специально созданную для этого дела комиссию Сената, такое объяснение интендантов не вполне, но устроило. Не могло не устроить потому, что это правда, а против правды не попрешь.
Имелись конечно скептики и непорядочные типы. Такие и им подобные, во всем произошедшем подозревали воровство и преступный умысел. Однако им, уже непосредственно в Риме, в момент утверждения акта о списании, было предложено заткнуться. Попросту не раздувать нездоровый ажиотаж и не расчехлять ненужные страсти. Особенно вокруг того, что у некоторых членов комиссии появились новые дворцы и красивые рабы обоего пола. Дела было закрыто.
Говорят, когда Цезарь увидел под актом подпись Брута, своего младшего товарища и председателя этой комиссии, именно тогда и прозвучала ставшая хрестоматийной фраза «И ты, Брут?». Потому, что если хорошенечко вдуматься, в тот момент когда Брут, в хорошо охраняемом помещении римского Сената, ткнул Цезаря заточкой под ребрину. Там уже Цезарь, ничего сказать не успел. Он слишком скоропостижно скончался.
