Вот с тех самых времен и повелось. Если что-то по мелочам пропадет, это называется «стибрили», а уж если по крупному гикнется, то договорились это называть «спиз…ли». По географическому месту произошедших событий, т.с. пропало в Тибре и исчезло в Пизе.
Однако, на этом история свой поступательный бег не остановила…
Место это в городе с тех времен считалось не хорошим, то погреб завалиться и квашенную капусту придавит, а то огнем заискрит и полгорода в угольях для приготовления хорошего шашлыка. А еще бывало, плебеи напьются здесь «горькой» и ну, давай, куражиться, а между гульбищем, разнесут в лоскуты, и дребезги все постройки. Н-да…
До 12 века, на том гиблом месте ничего не строили, крепились. Может и зря. Место славное и примечательное. Как ни как, центр города. Термы, пиццерии, гетеры неподалеку, — все ж рядом. Но потом подзабыли заветы стариков и вроде, как из некондиционных материалов построили башню, «кампанила» называется. Нормальные стройматериалы, это также по традиции, ушли упитанным церковникам на строительство загородных вилл.
Они, кстати, все правильно рассчитали. Думали, со временем башенка сама завалится по естественным причинам и все довольны. Можно было бы сослаться на злые силы сатаны и природы.
Но добрые люди говорят, что-то там с раствором напутали. Вместо того, чтобы на чистый речной песок блоки укладывать, в него по недомыслию добавляли слово божье и яичные желтки. Схватилось так, что отбойным молотком не отшибешь, если его, конечно — не включать.
В общем башня не развалилась. Зато на выбритую макушку головы местного прелата, слетелись дьявольские козни и неприятности.
А дело было в том, что кто-то из обиженных, видно тот, кому ворованного не хватило, куда положено по инстанции и доложил. Мол, так и так, прикрываясь священным писанием и прошлыми религиозными заслугами в боях за Гроб Господний, господа духовенство, воруют.
Реакция Папы, не заставила себя ждать. Понаехало проверяющих. Первоначально, три комиссии признали, что все нормально. Ни хищений, ни фактов приписок не выявлено.
Только с четвертой попытки, хапуги в рясах были выведены на чистую воду. Суд инквизиции потребовал, чтобы они покаялись. Делать нечего. Они и покаялись. Им за это все грехи и скостили. На этом скандал был исчерпан. Однако ж, тенденция осталась…
В результате стоит в центре города Пиза башня, как памятник и напоминание о том, что все всегда можно списать на гнев богов. Правда, башня стоит криво, зато слово «спиз…л» с каждым годом все прямее и увереннее заявляет о своем триумфальном шествии по всему миру.
Sapienti sat[1] — многозначительно закончил Гусаров, ожидая обрушения восторженного шквала аплодисментов.
Но даже хлипких, вынужденных хлопков не дождался.
* * *
Вся речь была произнесена монотонным слогом, торжествующего пафоса «лектора на общественных началах» которому нравился сам процесс речи. Этот процесс для таких особ, становиться еще более приятным, когда его, хотя бы вначале слушают. Кроме всего прочего, они пытаются придать своим словам еще и ритмический рисунок, поэтому дирижируют сами себе обеими руками и одновременно отбивают такт ногой.
Алексей устало и мудро посмотрел на дружка Платонова и примкнувших к ним слушателей, Колю Рысака с Кшиштофом. После брови у него поползли вверх.
— А где твое стило, берестяная грамота или в крайнем случае папирус? — огорченно, почти оскорблено спросил он у Сергея, собираясь вот-вот заплакать. — Ты что, ничего не записывал? Получается, я все это зря говорил? В пустую сотрясал воздух?
— Зачем записывать? — не понимая, смеяться ему или начинать оправдываться, спросил Сергей.
— Verba volant, scripta manent[2], - как неразумному ребенку строго объяснил ему Алексей.
После махнул рукой, как будто внезапно вспомнил, что он все для себя уже давно и окончательно решил. Примирительно подвел черту под сказанным:
— Не ищи, солдат, в моих словах мораль и нравоучения. К сожалению, кроме многовековой, глубокой и так необходимой людям истины, там больше ничего нет.
Сергей внимательно посмотрел на Алексея, потом на песок тихо осыпавшийся с бруствера окопа, подумал и с вызовом повторил:
— А про камеру визуального наблюдения, все-таки я сам придумал, а не то, что ты называешь подозрительным словом слим… скрим… Забыл уже каким…
— Нет вы видели такого человека? — возмущенно закричал Алексей. — Рысак, выскажись. Ты здесь самый умный… Хотя и Терминатор.
Коля не ждал такого поворота событий и от неожиданности инстинктивно вздрогнул. Приняв оборонительную стойку, которой его обучил Сергей, из-под поднятого локтя спросил:
— А в чем собственно дело?
На всякий случай не опуская локтя, стал ждать разъяснений.
— Ты с умным видом стоял? — строго посмотрел на него Алексей.
— Ну!
— Лекцию про слово «спиз…л», слушал? — еще строже спросил он у Рысака.
— Ну! — с видов образованного человека продолжал настаивать на своем Коля.
— Так выскажись по этому поводу! — требовательно и возмущенно закричал Алексей.
— А в чем собственно дело? — ловко перехватил инициативу в свои руки Рысак.
Смеялся даже флегматичный Кшиштоф.
— Дайте мне самую тяжелую работу и потребуйте, чтобы я ее выполнил, и умоляю, уведите меня отсюда в смирительной рубашке, — простонал Алексей. — Мне, буйному и помешанному, с тихими идиотами не по пути…
— А в чем собственно дело?
В третий раз переспросил Коля понимая, что никто его бить не будет и за шифером для крыши вигвама, как недавно в джунглях не пошлет.
— Иди, отрок… Иди и успокой жителей земного шара тем, что пока ты здесь… Под моим присмотром, люди доброй воли, могут спать спокойно, — устало махнул рукой Алексей. — Да! Горе от ума, нам с тобой явно не угрожает.
Однако Рысака такой поворот событий не устраивал. Он как в школе поднял вверх руку и задал мучающий его вопрос:
— Я, типа, не понял… А чё, название такое понтовое — Розовая легенда?
На всякий случай, кулак поднятой руки рефлекторно сжал еще крепче и от лица не убирал.
— Хвалю за пытливость ума, — похлопал его по плечу Гусаров. — Я хотел назвать свой научный труд «Разовая легенда», т. е. на один раз, но видно зря старался, что не назвал. Была призрачная надежда на то, что мой единоокопник не поленится, запишет мои слова и все это станет достоянием всемирной культуры и само собой истории. Да видно, не судьба. Хоть и последней, но надежда на нечаянную радость и Нобелевскую премию, умерла. Так как повторить все заново, под запись, я уже не смогу, запал не тот. А без харизмы в науке сиди и не рыпайся…
