В эту минуту в двух шагах от графа скользнула и остановилась легкая, грациозная фигура женщины, закутанной в длинную накидку и в маске. Несколько секунд с любопытством поглядев на грустное лицо графа, она подошла и положила ему руку на плечо.
Оливье вздрогнул и поднял голову.
— Кто вы и что вам угодно? — спросил он.
— Зачем вам знать, кто я, если сердце не подсказало вам моего имени! — жалобно отвечала незнакомка. — Я пришла утешить вас, а может быть, еще увеличить ваше горе; есть раны, которые сильнее растравляются даже от самого нежного прикосновения и утешения.
— Да, — произнес граф, как бы говоря сам с собой. — Мои раны именно такого свойства! Если вы действительно принимаете во мне участие, сударыня, так уйдите, оставьте меня! Уединение и природа лучше всего облегчают страдания человека.
Он сдержанно поклонился и хотел отойти. Незнакомка остановила его, прося уделить ей несколько минут.
— Сударыня, несмотря на вашу таинственность, я узнал вас! — воскликнул Оливье. — Вы и так отравили мне всю жизнь, прошу вас, сжальтесь надо мной и перестаньте преследовать меня!
— Оливье, — промолвила Диана (как, вероятно, уже догадался читатель), — вся моя вина в том, что я любила и до сих пор люблю вас. Ваша любовь ко мне прошла, женщина в этом случае должна безропотно склонять голову, но никто не может помешать ей сочувствовать любимому человеку и оберегать его.
— Действуйте прямо, сударыня, — с грустной насмешкой сказал граф. — Вы пришли сообщить мне какую-нибудь новую злую весть, говорите же все сразу, это легче. Я, впрочем, надеюсь, что Бог скоро освободит меня от этой невыносимой жизни.
— Знаю, Оливье, вы нарочно приняли участие в деле, за которое можете поплатиться головой.
— Почем вы это знаете?
— Что вам до этого? Я знаю многое, чего вы не знаете, тогда как должны бы знать скорей, чем кто-нибудь, и как вы ни ненавидите меня, клянусь Богом, я спасу вас даже против вашей собственной воли.
— Благодарю вас за такое участие, — колко отвечал Оливье. — Но оставьте его при себе, моей шпаги достаточно, чтобы защитить меня от моих врагов.
— Знаю, что вы очень храбры, граф, но иногда и храбрость не спасает. Не пренебрегайте моими советами, Оливье, иначе вы не только сами погибнете, но увлечете за собой и своих друзей.
— Говорите, пожалуйста, яснее, сударыня. Диана улыбнулась под маской и села на скамейку.
— Сядьте возле меня, — ласково попросила она.
— Позвольте мне остаться стоять.
— Нет, пожалуйста! Вы одни должны слышать то, что я вам скажу.
— Если вы непременно требуете… — произнес Оливье и сел рядом.
— Я вижу, что вам хочется поскорей уйти от меня, Оливье, поэтому буду говорить прямо, только, пожалуйста, не перебивайте. Реформаты в Лангедоке и Гиени восстали против королевской власти. Их вождь Генрих де Роган. Герцог Делафорс передал вам свою власть по управлению делами религии в Париже, пока его нет. Вы все время переписывались с ним, с господином де Роганом и де Субизом, посылали им деньги и людей, в выборе которых не особенно церемонились; вам помогал капитан Ватан. Недели две тому назад господин Дефонкти, бывший начальник дозора, недавно назначенный помощником парижского прево, с несколькими подчиненными пришел в кабачок на Тюильрийской улице, где собрались человек пятнадцать реформатов, но их предупредили, и они успели скрыться, так что в трактире не нашли никого.
— Нет, извините, там нашли меня за завтраком с моими двумя товарищами.
— Да, капитаном Ватаном и пастором Грендоржем. В тот же день утром Грендорж, сержант Ла Прери и еще какая-то подозрительная личность вошли в дом банщика Дубль-Эпе, против Нового моста, завтракали там, и часа через полтора вышли уже без Ла Прери.
— Он, вероятно, ушел раньше.
— Нет, граф, за этим домом зорко следит полиция, потому что там постоянно собираются гугеноты для совещаний; его обыскали весь, а солдата и следов не нашли. Предполагают, как и вы говорите, что он ушел незамеченным, а я уверена, что его убили.
— Этого не может быть, да и при чем же я во всем этом?
— Пастор и подозрительная личность, о которой я говорила, пошли от банщика прямо в другой кабачок у Тюильрийского сада, где вы были в то время.
— Не хотите ли вы сказать, сударыня, что я принимал участие в убийстве, если только оно действительно было? — высокомерно спросил Оливье.
— Нисколько; впрочем, на подобное дело можно смотреть с разных точек зрения. Если Ла Прери убили за шпионство или измену, так это уже называют не убийством, а казнью » не считают злодейством.
— Вы удивительно хорошо знаете все эти тонкости, сударыня, но позвольте прибавить, меня удивляет, по какому праву вы меня так допрашиваете?
— Я не допрашиваю, граф, а предупреждаю, чтобы вы остерегались.
— Благодарю вас за доброе желание, но мне бояться нечего.
— Ошибаетесь, граф, и вам, и друзьям, и сторонникам вашим отовсюду грозит опасность.
— Я, сударыня, живу очень уединенно и не вижу никого, кроме двоих-троих знакомых, которые навещают меня; политикой я вовсе не занимаюсь, а если принадлежу к реформатской церкви, так это еще не значит, что я непременно заговорщик.
— Мое дело вас предупредить, граф, делайте, как знаете, но полиции известно, что гугеноты составляют заговор, который на днях, говорят, приведут в исполнение.
— Моя невинность оградит меня от опасности, сударыня.
— Очень буду рада, — насмешливо произнесла она. — Но если бы вам и удалось выйти сухим из воды, так друзьям вашим не удастся.
— Кого вы называете моими друзьями?
— Капитана Ватана, который следует за вами, как тень. Это довольно подозрительный авантюрист, надо заметить.
— Капитан Ватан честный человек, я его уважаю; кроме того, он, кажется, католик.
— Это меня не касается. Есть еще и другие: граф де Леран, например, барон де Сент-Ромм, герцог де Роган…
— Но к чему вы упоминаете о герцоге? Его даже нет в Париже, и ему нечего бояться своих врагов.
— Полноте, граф! Ведь вам хорошо известно, что это не так.
— Мне, сударыня?
— Конечно! Вы ведь недавно получили от него известие…
— Извините, я не имею чести вести переписку с герцогом де Роганом…
— А!.. Хорошо… так я вам скажу, где он.
— Очень обяжете, — сказал Оливье, холодно поклонившись.
— Герцог де Роган приехал или дня через два приедет в Париж… завтра же, может быть.
— Полноте, сударыня! Эти шутки некстати.
— Я вовсе не шучу.
— Но зачем герцогу де Рогану быть в Париже? У него нет никакой цели.
— Как знать! — многозначительно прошептала она. — Любовь ведь не смотрит ни на что.
