— Что вы сказали, сударыня? — воскликнул он, задрожав, точно от электрического удара.
— Правду! — твердо отвечала она, глядя ему прямо в лицо.
— Ах, сударыня! Согласившись выслушать вас, я должен был предвидеть, что вы запаслись какой-нибудь гнусной клеветой.
— Я вовсе не хочу клеветать, граф, я только отвечаю на ваши вопросы.
— Послушайте, сударыня! Вы пользуетесь тем, что вы женщина, но это ужасно! Как я вас ни избегаю, вы беспощадно преследуете меня из одного низкого удовольствия раздирать мне душу.
— О, граф! Как вы можете думать, что я хочу мучить вас? Ведь я не перестала вас любить, следовательно, по-прежнему предана вам, и только эта преданность заставляет меня так прямо говорить с вами. Ведь вы сами спросили, зачем герцогу быть в Париже? Вам не нужно было меня об этом спрашивать.
— Хорошо, не спорю, сударыня! Да сохранит вас Бог, — сказал он сдавленным голосом.
— Я раскаиваюсь в своей откровенности с вами, граф, вы приписываете мои слова дурному намерению.
— Прощайте, сударыня, и дай Бог, чтобы навсегда теперь! — вскричал он, с негодованием посмотрев на нее, и ушел, прошептав: — Шипи, ехидна! Тебе никогда не заставить меня столько страдать, сколько ты заставила в эту минуту! Настанет день, я надеюсь, когда я наконец раздавлю тебя!
Молодая женщина со страшной злобой посмотрела ему вслед.
— Уходи, бессердечный! — произнесла она со зловещим смехом. — Я отомщена, потому что нанесла тебе неизлечимую рану!
Едва она успела скрыться в темных аллеях, как кустарники тихо раздвинулись и оттуда вышел капитан Ватан.
— Morbleu! — проговорил он, лукаво покручивая усы. — Я, видно, поступил правильно, шпионя за своим другом. Эта женщина ядовитее, нежели я предполагал. Нет, с ней надо покончить! Я займусь этим.
И он ушел, насвистывая.
ГЛАВА VII. Где доказывается, что часто правда бывает ложью
Раз утром, в двенадцатом часу, капитан и граф Оливье, совершив довольно длинную прогулку по деревне, вернулись в «Единорог» и позавтракали у себя втроем с Гастоном де Лераном, совершенно оправившимся от ушиба. — Так вас требуют в полк, милый де Леран? — спросил граф.
— Да, — жалобно отозвался молодой человек. — Я, наверное, там понадобился. Меня вызывает письмом один из моих друзей, барон Филипп де Кастельно-Шалосс.
— Эти Кастельно-Шалосс славное семейство, — заметил капитан.
— Не будет нескромностью спросить, что нового он вам пишет о делах там? — поинтересовался граф.
— О, нисколько! Дела, как видно, запутываются. Королевская армия осаждает Сен-Жан-д'Анжели, который защищает господин де Субиз, город доведен до последней крайности.
— Это неприятно. Впрочем, к счастью, Сен-Жан-д'Анжели не имеет большого военного значения.
— Может быть, но взятие его плохо подействует на наши войска в нравственном отношении.
— А что же герцог де Роган? — осведомился капитан.
— Об этом, господа, никто ничего не знает. Одни думают, что он в Ла-Рошели, другие — что он ездит везде и набирает партизан, чтобы внезапно напасть на королевскую армию.
— Ясно одно, — смеясь, заключил капитан, — что о нем ничего не известно. Не беспокойтесь, господа, он не из таких, чтобы почивать на лаврах! Наверно теперь готовит какой-нибудь приятный сюрприз Людовику Тринадцатому и коннетаблю.
— Дай-то Бог! — вздохнул де Леран. — Теперь, пока королевские войска усиленным маршем идут на Монтобан и грозят занять Кастр, где живет герцогиня…
— Ах, черт возьми! — произнес, посмеиваясь, капитан. — Не думаю, чтобы герцогине понравилось, что ее там будут осаждать, вот в каком-нибудь другом отношении — не стану спорить.
— И вы, капитан, плохо говорите о женщинах? — заметил с улыбкой Оливье. — Ведь вы такой ярый поклонник герцогини?
— И остаюсь им, милый граф. Мои слова доказывают это. Кроме того, сколько мне известно, герцогиня не имеет претензии на репутацию какой-нибудь Лукреции.
— Ах, злой язык! — рассмеялся Оливье. — Вы, наверное, в молодости были несчастливы в любви и вымещаете это теперь на женщинах.
Граф и не подозревал, как больно кольнул капитана, тот побледнел, как смерть, но сейчас же оправился.
— Ошибаетесь, друг, — возразил он, залпом выпив стакан рома. — Я был избалован женщинами. Когда вы едете, господин де Леран?
— Завтра. А вы долго здесь останетесь еще, господа?
— Нет, пожалуй, вместе с вами уедем, — отвечал дю Люк.
— Как бы это было хорошо! Однако до свидания, завтра я ведь еду до света, надо приготовиться.
— Увидимся, конечно, до отъезда? — поинтересовался граф.
— О да!
— Если вы едете до света, так вам и будить нас не придется, — прибавил капитан. — Мы еще и спать не будем.
Де Леран ушел.
Оливье и капитан долго сидели молча. Оливье по обыкновению грустно задумался, и капитану никакими шутками не удавалось развеселить его.
— Что вы собираетесь делать сегодня? — полюбопытствовал граф.
— У меня нет никакого дела, я свободен, как воздух, милый друг.
— Так я вас завербую.
— Извольте. Верно, какую-нибудь засаду затеяли?
— Может быть. Во всяком случае, захватите понадежнее шпагу. Пойдемте сначала побродить по городу, зайдем в театр Марэ…
— Чтобы повторить так хорошо разыгранную вами там в последний раз сцену? — перебил, смеясь, капитан.
— О нет! Тогда я был пьян.
— А сегодня только навеселе, ну, конечно!
— Из театра пойдем в один из трактиров того квартала.
— А! Так у вас там дело?
— Да. Вас это интересует?
— Меня? Нисколько. Я просто иду с вами и помогаю вам, когда это нужно.
— Вы истинный друг, капитан, или лучше я буду ждать вас внизу, в общей зале.
— Хорошо, через пять минут я к вам приду. Капитан прошел к себе в спальню надеть рапиру.
— Вижу, вижу, молодец! — проворчал он при этом. — Опять ты задумал какую-нибудь великолепную глупость, но капитан Ватан здесь и сумеет помешать тебе! Уж эта мне молодь! Задал бы и я ходу! Ну, да что об этом думать! Пойду-ка к де Лерану, с ним приятно поговорить.
Но он не достучался. Де Лерана не было дома. Заключив, что в сущности ему нечего было бы и сказать молодому человеку, капитан подумал, что все к лучшему, и сошел вниз.
— Здравствуйте, капитан, — сказала Фаншета. — Очень рада, что вы пришли.
— Здравствуйте, милое дитя, — отвечал капитан. — Как поживаете?
— Довольно плохо, капитан.
— Что так? Не поссорились ли с мэтром Грипнаром?
— Вот еще новости! — кокетливо воскликнула она. — Нет, капитан, мне очень, очень грустно!
— О, Фаншета! Мне даже страшно стало!
— Вы несносны, капитан, с вами нельзя толком говорить, вы смеетесь надо мной.
