– Гляди-ка, печет и печет! – озабоченно сказал он. – И у воды спасения нет.
«В Бангладеш все колодцы пересохли, – вспомнила Анна. – Людей жажда обуяла».
Произнесенная Леонтием последняя эта фраза сразу и накрепко связала его с егановским кержаком Власовым. Теперь Анну мучил вопрос: был ли Леонтий в Еганове после ее неудачного визита к Власову? Если был, то теперь он имеет полное представление об экспедиции. Если нет, то можно еще поморочить ему голову, ввести в заблуждение, а самой тем временем немедленно ехать в Era-ново. Теперь сомнений не было: книги у Власова есть, только принадлежат они наверняка Леонтию! Ведь спрашивала-то она о власовских книгах! А у Власова своих книг нет, и он не врал, рассказывал про свою мать и гармонь.
– А где мужик-то твой? – вдруг спросил Леонтий. – Давно его не видать…
– Во-он там, за кочкой сидит, – сказала Анна, указывая вдоль берега. – Взял ружье и сел. Говорит, может, утку подстрелю, к обеду, Ваня! – она помахала рукой. – Не убил еще?
Леонтий громко расхохотался и сбил шляпу на землю.
– Веселая ты, девка! Коли не было бы у тебя мужика – посватался бы.
– Это мой брат, не муж, – сказала Анна, – Так что присылайте сватов. Но я подумаю, пойти – не пойти…
– Не-ет, – протянул Леонтии, – Мне больше по нраву скромные девки, деревенские. А ты, видно, городская, ученая, из какой-нибудь академии…
«Все, – подумала Анна. – Он был у Власова. Только Власов знает, что я из академии…»
– Да мне и вера не позволяет на мирской девке жениться, – серьезно сказал Леонтий. – А вера наша крепкая, серьезная… Я вот побеседую с тобой, потом грех замаливать стану.
– Нас ведь никто не видит, – сказала Анна, – Никого же нет вокруг!
– А совесть-то моя со мной, – улыбнулся он. – И Бог все видит…
Анна еще раз отметила: играет кержака он превосходно, однако только играет и выдает себя за другого человека. Кто же он на самом деле?
– Ладно, девонька, ты скажи мне, что тебе надо от кержаков? Может, я чем помогу? – неожиданно предложил Леонтий. – Слышал, ты книгами интересуешься, читаешь хорошо.
– Ничего мне от них не надо, – отмахнулась Анна. – Поживем в Макарихе с братом, отдохнем от городской суеты да уедем.
– А где же книги выучилась читать? – не отставал он. – В академии?
– В академии, – согласилась Анна.
– Так я тебе могу дать книг – сказал Леонтий. – У нас заповедь есть: дай жаждущему. А что не дать, коли охота к чтению есть. Я вот тоже книги люблю.
– Что вы, не нужно, – запротестовала она. – Вы их сами читайте. Мы же неверующие.
– Чудная ты, красавица! – засмеялся Леонтий. – То сама ходишь просишь, то дают тебе – отказываешься… Ты не отказывайся, когда дают. От чистого сердца, жертвую..; – Он посерьезнел, расправил шляпу. – Есть у меня тут четыре книги. Старинные, поморские. Местные братья мои дали. Возьми, сказали, Леонтий, мы их не читаем, а ты человек книжный. Я взял. А теперь думаю, уходить мне надо скоро, в другие места подаваться. Там братья и сестры ждут. Назначение у меня такое… Книги-то тяжелые, большие, на себе не унести, назад отдавать нельзя – пожертвовали… Так что, девонька, не отказывайся, возьми. Вдвоем-то с братом унесете, а можно подводу нанять в сельсовете. Вам подводу дадут.
– Почему вдруг такая щедрость? – спросила Анна, застигнутая врасплох настойчивым предложением. «Что делать? Брать? Отказаться?..»
– Мы заповедь исполняем, – объяснил Леонтий. – Жаждущему слова Божьего – дай. – Он помолчал. – Видишь, девонька, жизнь-то нынче такая пошла, что крепкой веры не стало, старообрядчество исчезнет помаленьку. Не стану от тебя скрывать… Нам-то очень интересно, когда молодые к вере нашей тянутся, к книге. Вот и не пропадет Божье слово. Твое сердечко тронет, брата твоего – глядишь, и сохранится вера… Возьми книги. Возьми и уезжайте из Макарихи с Богом. Народ вас смущается. – А вам нельзя вмешиваться в дела религии и верующих оскорблять.
«Возьму! – решила Анна. – Считай, что откупился от нас! Возьму!»
– Благодарствую, – сказала она. – Как же мне их взять?
– Я нынче вечерком в Макариху их принесу, – пообещал Леонтий. – С огородов к Марьиной избе подойду, а ты навстречу выйди. Чтобы никто не видел. А то скажут, мы книги Леонтию пожертвовали, он же в чужие руки отдал. Ты меня, красавица, не выдавай перед кержаками. – Он встал, глянул в знойное небо, поморщился. – От жара стоит, господи! Выгорит хлебушек-то, вода высохнет. Опять народу муки. А ведь все за прегрешенья перед Богом… Так я приду вечером, красавица. Стемнеет – приду… – Он поклонился Анне и пошел, раздвигая руками высокую осоку.
«В Бангладеш все колодцы пересохли, – опять вспомнила Анна. – Людей жажда обуяла…»
…С покоса они вернулись уже в сумерках. «Еще одну ручку, еще один рядок, – все приговаривала Марья. – Завтра нам же косить, вот и меньше будет…»
Но назавтра им косить не пришлось.
Они вошли во двор, повесили косы на плетень (завтра надо мужика какого-нибудь попросить, чтоб отбил) и начали хлопотать на летней кухне.
– Ой, господи, а что же у нас изба открыта? – вдруг всполошилась Марья Егоровна. – Уходили – запирала же…
Анна выскочила с кухни, подбежала к крыльцу: замок висел на щеколде вместе с выдернутой из косяка петлей…
«Книги! – резануло Анну, и тут же встал перед глазами Леонтий. – Пока были на покосе, он пришел и…»
Тем временем Марья Егоровна взяла вилы и, откинув ими дверь, вошла в избу. Анна, ожидая увидеть непоправимое, тяжело передвигая ватные ноги, ступила следом…
На кровати у входа, вытянувшись от спинки к спинке, спал стриженный наголо мужчина. На свесившейся крепкой руке, опутанной жилами, синели наколки.
Марья отставила вилы, осторожно поправила руку спящему, вздохнула:
– Пускай спит, умаялся, поди… А завтра – на покос.
Поиски ничего не давали.
По городу, в людных местах и на щитах «Их разыскивает милиция» были расклеены плакаты с призывом – «Найти человека!» Современной фотографии не оказалось, а на той, что отпечатали на плакате, Гудошников выглядел лет на сорок, безбородый, в строгом френче, с орденом на груди.
Степану часто звонили знакомые отца, приходили письма и телеграммы: все спрашивали, что случилось, почему Никита Евсеич ушел из дома и как идут поиски. Степан отвечал односложно, коротко. Сразу же после исчезновения отца Он взял отпуск и начал искать сам. Обошел все места, где когда-то бывал Никита Евсеич, а когда к нему примкнул Аронов, они съездили и в Ленинград, но все безуспешно. Гудошников нигде не появлялся, ни к кому не заходил, и никто его не видел.
После Ленинграда Степан понял, что искать наугад, наобум бессмысленно. Милиция же искала своими способами: рассылала запросы в разные концы, приходили неудовлетворительные ответы, и вновь – запросы. Так могло продолжаться бесконечно. У отца были хорошие приметы, его можно было всегда заметить в любой толпе, и однажды Степан обманулся. Шел по улице, и вдруг – человек впереди! На протезе, высокий, с бородой… Он! Догнал, забежал вперед… Старик озабоченно глянул на молодого человека, что-то хотел спросить, но Степан резко повернулся и ушел.
