– Нашёл, – заорал он, радостно вздымая руки вверх, – всё-таки нашёл я эту штуковину!
Мгновение восторга миновало и он, буквально распираемый невероятно возросшим чувством собственного достоинства, поднялся с колен. И теперь ему следовало безотлагательно подумать о том, что делать дальше. Вариантов, на первый взгляд, было всего три. Либо поскорее вернуться в Глубокое, и уже там всесторонне продумать создавшуюся ситуацию в более спокойной обстановке, либо продолжить раскопки до конца дня и попытаться рассмотреть находку получше. В крайнем случае, можно было попросту последовать утверждённому ещё в Москве плану. Следовало лишь вызвать застоявшуюся в ожидании подмогу и как можно быстрее сдать найденное с рук на руки недремлющей Службе Спасения. Но его усталое тело молило об отдыхе и думать, о чём бы то ни было, совершенно не хотелось. Он мельком взглянул на часы. Была половина второго, и желудок болезненным спазмом напомнил ему, что было бы неплохо одновременно с отдыхом заодно и пообедать. Хромов секунду помедлил, определяясь с направлением, и покачиваясь от усталости, неторопливо направился к лагерю. За те пять минут, пока он шёл к палатке, решение ненавязчиво созрело само собой.
– Хорошо было бы мне откопать «Щит» чуть-чуть побольше, – пришла ему в голову интеллектуально необременительная мысль. Всё равно сегодня поздно поднимать какую-либо панику. А вот завтра… Впрочем, – устало взмахнул он рукой, – вот когда придёт это самое завтра, тогда и посмотрим, что предпринять.
Первоначально в его предварительных планах было только расчистить небольшое пространство в два, ну максимум три квадратных метра. Но вскоре его довольно скромные планы претерпели кардинальные изменения. И случилось это вскоре после начала послеобеденной работы. Неожиданно произошло то, чего Хромов не ожидал никак, а в сложившихся обстоятельствах и подавно. После очередной выброшенной наверх лопаты песка, он заметил, что на тускло отсвечивающей поверхности пресловутого «Щита» обнаружилось что-то похожее на вдавленную в металл букву. Удвоив усилия, он вскоре понял, что откопал обычную в иных обстоятельствах латинскую букву «L», размером примерно 80 на 50 сантиметров. Она была как бы впрессована в массу «щита» на толщину стандартной спички и ко всему прочему была залита какой-то тёмно-зелёной массой, к настоящему времени практически утраченной. Ему удалось с помощью ножа отковырять только несколько крошечных кусочков этой «краски», которую он, тем не менее, бережно завернул в носовой платок и спрятал во внутренний карман куртки. Но полной уверенности в том, что это была именно буква «L», а не часть какого-то орнамента, у него естественно не был и майор с удвоенной энергией принялся работать лопатой. Вскоре он обнаружил вторую букву, а затем третью и четвёртую. Через три часа буквально каторжной работы он расчистил примерно четырёхметровую полосу шириной в метр, и вся надпись предстала перед ним во всей первозданной красе. Не веря своим глазам, Хромов пошатываясь от усталости, отошёл в самый конец выкопанной им траншеи и прочитал всю её целиком. Вначале прочитал про себя, а затем и вслух. И раз и два и три. Звучало отчищенное слово одновременно и предельно просто и столь же для русского человека непонятно: – «LEWLEXX-4».
Ореол непостижимой тайны, окружавший доселе его поиски, разом померк. Майору от пережитого разочарования сразу стало как-то нехорошо. У него зазвенело в ушах и чтобы не упасть в развезённую сапогами грязь, он поспешно прислонился земляному откосу. Всё было очень плохо. Плохо и непонятно. Во-первых, само это дурацкое слово. Значение его он не знал и даже был вполне уверен в том, что никогда прежде такого слова не слышал, но одно для него было абсолютно неоспоримо, вдавленные буквы были несомненно сделаны на Земле, и для их написания использовался именно латинский алфавит, пусть и сильно стилизованный. Далее, цифра «4». Эта, казалось бы ничтожная приписка меняла многое. Нет, да что это он, приписанная через дефис цифра меняла практически всё! Можно было не сомневаться, что уж как минимум где-то на планете имелось ещё три подобных, невообразимых и совершенно неподражаемых «щита». Голова его пошла кругом. Все его предварительные надежды разом перемешалось, померкли, и в глубине души он признался самому себе, что всё запуталось окончательно и бесповоротно. Невозможно было логически связать между собой и крайне странное появление иконы в таможне Шереметьевского аэропорта и туманные намёки генерала перед отъездом, и издевательский «LEWLEXX». Кроме того, совершенно никуда не ложились явно преднамеренно испорченные патроны и странная старинная легенда, рассказанная ему вчера хозяином дома. Объяснения произошедших с ним событий он не находил, но одновременно с этим ему представлялось совершенно парадоксальным, чтобы кто-то так хорошо всё подстроил и подготовил для него подобную мистификацию. Было совершенно непонятно какой прок был в том, чтобы проводить фиктивные поиски для отыскания того, что несомненно было здесь специально зарыто всего лишь несколько лет, а может быть и месяцев назад.
Лопата с глухим стуком выпала из натруженных рук Хромова и он, пребывая в полной растерянности, поспешно выбрался из раскопа. Постоял наверху, тупо озираясь по сторонам, потом наконец пришёл в себя, сориентировался и двинулся в сторону поляны, туда где паслась Маргарита. Лошадь встретила его хриплым ржанием и так энергично рванулась к нему навстречу, что едва не оторвала от дерева ветку, к которой была привязана.
– Ой, – дошло, наконец, до Ильи, – да я же её столько не поил! Идиот бесчувственный!
Отвязав кобылу, он сверился с компасом и повёл её в сторону одного из правых притоков Шумшы, находящийся, судя по карте, совсем недалеко. Пока лошадь жадно пила, он отыскал относительно сухое местечко под кроной густой ели и устало прижался спиной к шершавому стволу дерева.
– Вот я дуралей-то, – вдруг подумал он, умиротворённо глядя на склонённую к воде голову лошади, – вообразил себе, что нашёл «летающую тарелку». Полный тупица! Правильно говорил Борис Евсеевич: – Читайте, парни, поменьше бульварных газетёнок, мозги чище станут!
– Да, всё это хорошо, – несколько успокоился он после оглашённой на весь лес самокритики, но что же теперь делать-то со «Щитом» с этим? Связь сегодня уже установить не удастся. Иначе моя легенда о сдохших аккумуляторах вылезет наружу, словно шило из мешка! Тащиться же, на ночь глядя в Глубокое, уже очень не хочется, ещё заплутаю в потёмках. Нет уж, – решил он, в конце концов, – останусь-ка я лучше здесь. Сейчас разожгу костерок, сварю кашу с тушёнкой, да и завалюсь на боковую. Утром будет виднее, что делать дальше. Ясно только одно, дальше здесь копаться совершенно бесполезно, во всяком случае мне. Он прикрыл глаза и плотнее запахнул на груди куртку. Приятно тепло окутало его, он неожиданно для себя задремал. Спал он недолго, но очень крепко. А когда открыл глаза, то увидел, что вокруг стало почти темно.
– Марго, ты где? Марго-о-о? – позвал он лошадь, вскакивая на ноги.
Издалека до него донёслось довольно бойкое ржание.
– И куда это она удрала, – подосадовал он, – а ведь того и гляди, придётся гоняться за ней по кочкам.
К счастью, соскучившаяся по его обществу кобыла не стала упрямиться, и он легко изловил её за уздечку.
– Подожди малость, – дружески похлопал он её по тёплой, мокрой морде, – завтра в деревню вернёшься, морковки своей любимой поешь. А сейчас придётся размоченной сушкой удовлетвориться. Чай травы-то вон как натрескалась, аж брюхо отвисло! Ну, пойдём скорее.
Он сунул ей в зубы найденную в кармане разбухшую от влаги баранку и, воспользовавшись моментом, вставил на место удила. Затем вскарабкался на её спину и брезгливо натянул совершенно раскисший ремень уздечки.
– Пошла, голубушка! Но! – жёстко сжал он бока лошади коленями, – вези меня подруга к лагерю.
Заготовка дров на ночь и готовка пищи отняли у него ещё около часа и когда он смог спокойно усесться в тепле около палатки, стало совсем темно. Небо постепенно очистилось, взошла полная луна. Доев ужин, он собрался укладываться спать, как вдруг в наступившей тишине отчётливо услышал слабый шум авиационного мотора. Это его удивило. За все те дни, пока он кружил вокруг Глубокого, не было слышно отзвука ни одного самолёта либо вертолёта, будто такого вида транспорта здесь вообще не существовало. Звук вскоре сместился левее, как бы к востоку, но потом далёкий гул плавно развернулся к западу.
