Овидайе очень хотелось возразить своему другу. Место здесь было умиротворенное. Поскольку за минувшие недели никто не нашел их, казалось вполне вероятным, что здесь они в безопасности – по крайней мере до тех пор, пока они ведут себя тихо и не пишут письма по всему миру. Однако скоро придется отправляться дальше, в этом Марсильо был прав. Овидайя только кивнул.
– Вам следует попытаться найти ее, – произнес Марсильо.
– Я знаю, где она.
– Что? Вы знаете?
– Ну да. Конечно, по пути туда с ней могло что-то случиться. Но я так не думаю.
Он поглядел на волчью ягоду, которую продолжал вертеть в руках Марсильо. Название казалось ему не слишком подходящим. Шкурка у плода была не пушистой, а совершенно гладкой.
– Я отправил Ханну к своему знакомому, к…
– Лучше не говорите мне. То, чего я не знаю, нельзя будет из меня вытрусить. Так чего же вы ждете?
– Паоло, неужели же вы не понимаете? Никто не знает, что Ханна Кордоверо существует. Французы считают, что существовал только Давид бен Леви Кордоверо, погибший в Смирне. А меня ищут. Французы знают меня в лицо, голландцы тоже, вероятно, то же самое можно сказать и об англичанах. Ищейкам Людовика известно, с кем я общался в Англии и Голландии. За тем, у кого, как я надеюсь, нашла пристанище Ханна, тоже, скорее всего, наблюдают. Если я приближусь к ней или напишу, возможно, это станет концом для нее.
– Отправьте зашифрованное письмо.
Овидайя покачал головой:
– Все наши коды расшифровали. И даже если шифр устоял, само по себе письмо могло бы ее выдать.
Марсильо вздохнул:
– Мне очень жаль, что вы не можете поехать к своей Джульетте.
– Джульетта?
– И Ромео. Это из английского театрального романа, мы уже как-то говорили об этом. Леандр и Геро, Орфей и Эвридика – все сводится к одному и тому же.
Он понюхал плод.
– Придумайте что-нибудь. Должен же быть какой-то способ.
– Если он есть, то я его не вижу.
– Но если кто-то и может его найти, то только вы. – Марсильо улыбнулся. – Овидайя, покоритель Насмураде.
– И тем не менее это рискованно.
– Риск существует всегда.
Марсильо поднес плод ко рту и откусил. По подбородку потек светлый сок.
– Что ж, если он ядовит, это в любом случае будет изысканная смерть. Вот, попробуйте.
Овидайя взял волчью ягоду и откусил. Вкус действительно был великолепный, сладкий и в то же время кислый, не похожий ни на что.
– Неплохо.
Ученый проглотил кусок.
– Вы правы, Паоло. Полагаю, я последую вашему совету и вскоре уеду отсюда.
– Я сожалею об этом в некотором роде, поскольку вы – очень приятный спутник. Но я рад, что вы собрались с духом. Поверьте, пытаться стоит. Иначе радости от жизни у вас не будет.
Овидайя кивнул. Он хотел откусить еще кусочек плода, однако Марсильо удержал его.
– Вы что же, боитесь теперь, что я отравлюсь?
– Нет, но я вижу, что внутри есть семена. Я хочу забрать их для коллекции. Если я когда-нибудь вернусь к себе на родину, в Болонью, то посажу их там. Кажется, эти волчьи ягоды любят солнце, а его в Эмилии предостаточно.
Марсильо запустил пальцы в мякоть плода и выудил из него маленькие желтые зернышки, окруженные желеподобной массой. Некоторое время он смотрел на них, а затем завернул в платок и спрятал в карман.
– Кстати, о семенах. Знаете, что мне было бы очень интересно узнать?
– Что же?
– Что стало с нашими кофейными растениями.
* * *
Каждый раз, когда Гатьен де Полиньяк ставил свою прогулочную трость на паркет, ее наконечник издавал щелчок, эхо которого словно усиливалось высокими стенами и катилось по всему зеркальному залу. Не то чтобы он мог что-то с этим поделать. В отличие от тех придворных, которые прогуливались взад-вперед по залу небольшими группками по три-четыре человека, он действительно нуждался в своей трости. Его раненное еще в Лимбурге колено совсем перестало сгибаться, и только с помощью трости удавалось хоть как-то продвигаться вперед. Не обращая внимания на укоризненные взгляды дворян, он пересек просторный зал в сопровождении одного из своих людей, который нес большой деревянный ящик. Они приблизились к расположенным в восточной стене дверям. Там, скрестив руки за спиной, стоял Россиньоль. На лице его читалось раздражение.
– Капитан, – произнес Россиньоль. – Я уже начал опасаться, что вас задержали.
Мушкетер покачал головой:
– Глупости. Вам повсюду мерещатся люди Лувуа.
– Это связано с тем, что они действительно повсюду. Она у вас с собой?
– Да. И не пытайтесь отговорить меня. Мое решение твердо.
– Я знаю. Однако я попрошу вас об одном.
– О чем, месье?
– К сожалению, черствость вашего характера теперь столь же велика, как ваше мужество. Помните о том, что сейчас вы будете говорить с королем, и не только об этом. Вы будете говорить с отцом, утратившим сына.
Россиньоль вынул из кармана часы и поглядел на циферблат.
– Идемте. Это такая встреча, на которую следует прийти вовремя.
Открылась дверь, они вошли и сначала оказались в зале Меркурия, где находилась постель его величества. Когда они шли через комнату, навстречу им попалось несколько весьма недовольных испанцев. За ними последовали несколько не менее недовольных русских. Сегодня король устраивал аудиенцию, официальный прием, во время которого его подданные и дипломаты могли изложить свои просьбы.
Просьбы у Полиньяка не было, за исключением, быть может, позволения завершить проклятое дело о заговорщиках. После того как Ла-Рейни отнял у него пленников, он тайком последовал за кортежем начальника полиции. Из боковой улочки он наблюдал за тем, как напали на транспорт булочники, а потом одним из первых оказался на мосту Руаяль.
Уже на следующий день он составил письменный отчет. Однако, вопреки ожиданиям, его не пригласили ни к королю, ни к одному из его министров. После этого он написал еще несколько писем, в которых просил о разговоре. Однако на эти письма тоже никто не ответил. Россиньоль предположил, что фракция Лувуа, вероятно, перехватывает письма, чтобы скрыть свою ошибку. В конце концов, от Ла-Рейни ушел не только английский агент-провокатор, но и сам сын короля.
Главный криптолог посоветовал ему оставить это дело, однако Полиньяк не внял совету. Он уже не так сильно доверял Россиньолю, как прежде. Он не знал, что думать о его роли во всей этой истории. Был ли Россиньоль ставленником маркиза де Сенлея? Переоценил ли он значение Овидайи Челона? Или же преследовал совершенно иные цели?
Возможно, этого ему никогда не узнать. Но нужно попытаться довести дело до конца по-своему. Он расскажет королю о своей точке зрения на ситуацию, что бы ни думали об этом придворные.
