засечь его, если только не находится со мной в одной комнате.
В животе у Канте все сжалось от пугающего осознания. Он представил, как Шийя и Никс налево и направо разбрасываются своим обуздывающим напевом.
Фрелль тоже осознал опасность.
– Шийя… Она не хранила молчание.
– Нет. Выйдя из своего эйрана, она была практически новорожденным младенцем. И засечь можно не только ее синмельд. Какая-то часть ее постоянно взывает к остальным. Она движется по Урту, словно протекающее сито. Я уже слышал, как Шийя пересекает Венец и выходит в Пустоши. Она оставляет за собой светящийся след. Именно так силы Халендии и выслеживают твоих друзей. – Бронзовые брови Тихана хмуро сошлись на лбу. – Хотя я точно не знаю, как именно им удается осуществлять такую сложную задачу. Это вызывает беспокойство и затрагивает то, чего я боялся веками.
Канте почувствовал, что Тихан уходит от темы, но не был готов оставить это без внимания.
– Если Шийя протекает как сито, как ты выразился, и ты можешь отследить ее, то где она сейчас? Она и все остальные уже добрались до того места в Пустошах?
Тихан помолчал, словно сомневаясь, стоит ли что-либо открывать.
– Что такое? – спросил Фрелль.
– Там, куда они направляются… – в конце концов произнес предсказатель. – Я знаю, что там находится.
– И что же? – спросил Канте.
– Одна из великих машин наших создателей, которую построили для них та’вины.
Фрелль кивнул, как будто это имело для него хоть какой-то смысл.
– Но что она из себя представляет?
Тихан покачал головой:
– Я не знаю. Это знание либо отобрали у меня, либо, будучи Корнем, я обладал недостаточно высоким статусом, чтобы быть посвященным в него.
Канте вернулся к своему предыдущему вопросу:
– Так Шийя и остальные уже добрались туда?
– Они уже близко, но то, где они обосновались в данный момент, сбивает с толку. Там много помех. И там происходит что-то странное.
– Если это так, то есть еще больше причин связаться с ними. – В поисках поддержки Канте посмотрел на Фрелля и Пратика. Оба согласно кивнули. – Если Шийя все это время была на виду и так и не привлекла врагов, то отправить ей коротенькое сообщение – это не такой уж большой риск, тем более что он стократно окупится.
– Не могу с этим не согласиться, – сказал Фрелль.
Тихан пожал плечами:
– Я не стану этого делать.
Канте сжал кулаки – хотя и знал, что если ударит по этой массе бронзы, то лишь разобьет себе костяшки.
– Я не понимаю почему…
– Слишком многое поставлено на карту в предстоящие дни, – отрезал Тихан. – Я не только не могу рисковать, предупреждая кого-либо из когорты Элигора, – я уже сообщил вам о том, что халендийцы нашли какой-то способ выслеживать та’винов. Если я попытаюсь хотя бы коротко связаться с ней, в королевстве сразу же узнают, что проснулся еще один Спящий. Такая новая переменная нанесет удар по всем моим планам. Все тенденции и прогнозы, которые привели к этому единственному моменту, могут пойти прахом. После этого ничто уже нельзя будет предсказать.
Фрелль кивнул:
– Он прав. Если Исповедник Врит заподозрит, что есть еще один Спящий, он нацелит на нас все силы Халендии.
Тихан кивнул:
– На данный момент ситуация остается слишком зыбкой. Мы уже бросили свой жребий. И ничего уже не вернуть назад.
Канте лишь что-то раздраженно буркнул. Тихан попытался успокоить его:
– Как только мы захватим империю, а все остальные успешно доберутся до той великой машины, тогда я нарушу свое молчание. – Он пристально посмотрел на Канте: – Но только совсем ненадолго.
Принц нахмурился.
«Слишком уж много всяких “если”».
Но приходилось довольствоваться и этим.
Фрелль воспользовался затишьем в разговоре, чтобы затронуть проблему, которая беспокоила его с тех самых пор, как его затащили в библиотеку Кодекса Бездны.
– Ты заявил, будто не веришь в пророчества, но как насчет Вик дайр Ра? Предсказанное появление такой темной фигуры, похоже, напрямую связано с та’винами.
– Естественно, мне знакомо это имя. Уже тысячелетиями я слышу шепотки и слухи, в которых оно упоминается. Но не знаю, являются ли такие истории мифами, легендами, пророчествами или же это просто пугало, рожденное необходимостью. Еще одна неизбежность.
– Что ты этим хочешь сказать? – спросил Пратик.
– В божественном пантеоне каждой культуры есть свой темный уголок. В Халендии – Гадисс. У Ифлеленов – Дрейк. В Южном Клаше – никогда не ограничивающем своих богов в численности – целых четыре своих темных божества. Может, это говорит о слабости в каждом из нас, о необходимости дать какое-то название тьме, заложенной в саму нашу натуру, о попытках возложить на кого-то вину за наши худшие стороны – вместо того чтобы принять их и назвать все своими именами.
Канте сглотнул.
– И, может быть, мы, та’вины, ничем не лучше. Наверное, нам тоже требовалось какое-то темное божество, которое можно было бы обвинить во всех бедах и напастях.
На миг наступило молчание. Канте обменялся обеспокоенным взглядом с Фреллем и Пратиком.
Наконец Тихан пожал плечами:
– Опять же – будучи Корнем, я не могу больше ничего предложить по этому вопросу. Возможно, когда-то и существовал та’вин – куда более искусный, чем я, – который предвидел появление такого существа. Одно лишь время покажет правду.
Канте был уже сыт по горло подобными тайнами. От них у него разболелась голова. Раздраженно вздохнув, он направился к своему креслу и тяжело опустился на него.
Судя по виду за окном, стрелокрыл наконец-то пересек бескрайние просторы М’вена и достиг южного берега залива Благословенных. Раскинувшийся на востоке Кисалимри вздымался сверкающими белыми ярусами – нагромождениями стен, каждая из которых была древнее предыдущей, посреди которых высилась цитадель, венчающая Вечный город.
Стрелокрыл, накренившись, отклонился от него.
Клашанская столица не была пунктом их назначения.
«Пока что».
Тихан полагал, что было бы ненужной поспешностью вдруг свалиться на Кисалимри с новоиспеченной императрицей на борту. В Вечном городе привыкли к тому, что любые перемены здесь происходят постепенно, и это приходилось принимать во внимание. С этой целью Оракл остановился на городке Экс’Ор, расположенном на северном побережье залива. Это было настоящее святилище целительства, известное всему Венцу сотнями своих каскадных купален, в которых бурлили живительные эликсиры, целебные масла и тонизирующие бальзамы.
А теперь там могла решиться судьба империи.
Канте блаженно вздохнул, представив себе, как будет долго отмокать в горячей воде.
«По крайней мере, наши тела будут чистыми, когда нас убьют».
КАЛЕНДА: Я вот спрашиваю тебя: когда речь идет о предательстве, кого легче простить – врага или друга?
МАРЦЕЛИЙ: Я говорю врага, ибо это ожидаемая рана.
КАЛЕНДА: А я говорю – ни того, ни другого. Ибо в обоих случаях виною всему твое простодушие, кое трудней всего оправдать.
Из второго акта «Долины измены» Сенсаории Гипарийской
Райф очнулся, напрочь не понимая, где он и что вообще происходит. Каждая попытка приподнять слипшиеся веки и открыть глаза отдавалась пульсирующей болью в голове. Один глаз ослеп. Он в панике мазнул по нему рукой, но только лишь для того, чтобы смахнуть залившую его кровь и наконец прояснить зрение – хотя перед глазами все дико плыло и размывалось.
Мир был приглушенным, как будто он слышал все под водой. Райф дернулся выше, решив, что тонет, и только сейчас понял, что его голова лишь наполовину погружена в воду. Задыхаясь, он с плеском вырвался на поверхность. Приглушенное гудение в ушах сменилось какофонией криков, рыданий, воя и отчаянных мольб о помощи.
Мир продолжал вращаться, то вспыхивая ярче, то тускнея. Очертания то обретали четкость, то вновь расплывались. Затем чьи-то руки схватили его и дернули выше.
– Хала ни йа нестала венн! – выкрикнули ему в ухо.
Райф еще несколько раз моргнул, пытаясь вернуть окружающую обстановку на прежнее место и ощущая вкус крови на языке.
– Что?.. Кто?.. – Перед глазами возникло размытое пятно, постепенно обретая очертания знакомого лица. – Флораан…
Она наклонилась ниже, вглядываясь ему в глаза так, словно читала книгу. А потом, как видно
