это последнее чувство.
«И, наверное, эта скромность делает ее достойней любого из нас».
Крыло Драэр настаивал на ответе.
– И как ты предлагаешь нам всем поступить? Как мы должны реагировать?
Джубайр встал. Когда он это сделал, застежка тяжеленного императорского плаща сдавила ему шею, но он сдержался, подтверждая полномочия, данные ему отцом перед отъездом. Он намеревался использовать их на благо империи.
– Моя сестра предложила устроить эту встречу, в которой могут принять участие все члены совета, которые только пожелают на ней присутствовать, в приморском городке Экс’Ор. Оракл считает, что именно там – среди целебных купален тамошнего святилища – у моего отца больше всего шансов на выздоровление. Аалийя появится там без войска, оставляя себя беззащитной перед нашей волей и решением. Я считаю, что мы должны принять эстафету, которую она положила к нашим ногам. Встретиться с ней, воочию увидеть, каково состояние императора. А затем решить будущее империи.
Его суждение не было встречено громкими кликами согласия – ответом ему стал лишь пробежавший по столу ропот и перешептывания. Лицо у Джубайра вспыхнуло, когда он подумал, не принял ли неверное решение.
Однако чааен Граш подступил ближе и слегка кивнул ему. Джубайр с благодарностью принял эту небольшую похвалу.
Сидевший по другую сторону стола Мариш держал свои собственные мысли при себе. Глаза у него по-прежнему горели, хотя и превратились в едва тлеющие угольки – на данный момент.
Младший брат Джубайра всегда отличался вспыльчивостью. Горе от потери Пактана лишь усилило эту неустойчивость его натуры. Эти двое были ближе, чем просто братья, – оба воины в облаках. Это была связь, которой Джубайр всегда завидовал.
А еще Мариш придавал большое значение рутине и порядку. Всегда. Даже ребенком он прослыл редкостным аккуратистом. Все в его комнате должно было находиться на своих местах. Мог даже расплакаться, если это было не так. Наверное, как раз из-за такой щепетильности он и преуспел в имперских войсках с их строгой субординацией.
Так что это внезапное изменение иерархии явно пришлось Маришу не по вкусу.
В то время как Джубайр – бо́льшую часть времени заключенный в цитадель вместе со своим отцом – своими глазами видел, как Аалийя расцветала, превращаясь в ту Розу, которой она стала сейчас, Мариш не был свидетелем ее превращения из ребенка в блестящую молодую женщину. Вместо этого он витал в облаках вместе с Пактаном, оставив двух других своих братьев на земле.
Джубайр сосредоточил свое внимание на Марише.
– Мы отправимся в полдень. И будем судить обо всем сами. Это понятно?
По залу разнесся согласный ропот, лишь усиливаясь по мере своего распространения. Но Джубайр ждал ответа еще от одного из присутствующих.
После долгого вдоха Мариш медленно кивнул – хотя выглядело это так, словно у него сломана шея.
Джубайр выпрямился – застежка тяжелого плаща сдавила ему горло еще сильней.
– Решено, – объявил он. – Мы отправляемся в Экс’Ор.
Канте смотрел, как последние участки туманной Майрской чащобы исчезают под килем стрелокрыла. Он помнил, как страстно желал скрыться под ее темным пологом, сложить с себя государственные обязанности и жить простой жизнью следопыта. Этому не суждено было сбыться. Эти леса и надежды остались позади.
Теперь перед ним расстилалось обширное лоскутное одеяло из зеленых полей, пастбищ, ферм, виноградников и фруктовых садов. Открытые пространства простирались до самого горизонта и казались бесконечными. Обширные участки земли разделяли пересекающиеся между собой каналы. Их воды отражали слабый свет зари, превращая их в серебристые прожилки.
– М’вен, – произнес Рами, который сидел напротив Канте у того же окошка. Голос у него был угрюмым. – Щедрость этого края утоляет безграничный голод Вечного города.
Мрачное расположение духа Канте полностью соответствовало настроению клашанского принца. «Совсем не так ты желал бы показать мне эти земли…»
Казалось, целую вечность назад, на балконе у Рами, его друг выразил желание взять Канте с собой в этот самый М’вен, чтобы вместе с ним полюбоваться на цветущие поля табака.
«Теперь все изменилось».
Он бросил взгляд на Аалийю, которая устроилась рядом с Тазаром, положив голову ему на плечо. Тот обнял ее одной рукой, словно пытаясь защитить от бури событий.
– Из Аалийи вышла бы великая императрица, – сказал Рами. – Если разрешат.
– И все же она не выглядела особо радостной, когда Тихан предложил ей корону. Насколько я помню, у нее и Тазара были амбиции покончить с жестокой тиранией императоров – только вот теперь она должна сама взять на себя эту роль.
– Венец может натирать ей голову, но у нее появится возможность многое изменить, разорвать цепи, попытаться остановить развал империи, приходящей в упадок.
Канте кивнул:
– Я не сомневаюсь в ее добрых намерениях. Легко желать такой цели – даже бороться за нее, – но как только бразды правления оказываются в твоих руках, возвышенные мечты сразу же обременяются суровой реальностью.
– Например, в виде необходимости встретиться лицом к лицу с моими братьями и имперским советом.
Канте прочел на лице у Рами явную тревогу.
– Как твои братья воспримут такое заявление?
– Не возьмусь сказать. Хитрая затея Оракла может закончиться тем, что всех нас просто убьют. Это если мы вообще можем ему доверять. Он отягощен секретами не меньше, чем вся эта бронза.
Канте медленно кивнул и уставился на дверь рулевой рубки. Тихан исчез за ней сразу же после того, как Аалийя закончила свое длинное послание. Потребовалось несколько свитков пергамента, чтобы изложить суть ее предложения. Хотя Канте сомневался, что даже всего пергамента в мире хватило бы, чтобы воплотить его в жизнь. Любой успех сейчас зависел от повредившегося умом императора и кукловода, который дергал его за ниточки.
Тихан отнес свернутое и запечатанное послание Аалийи в рулевую рубку, где прикрепил его к почтовой вороне и выпустил ту через окно в сторону Кисалимри. А после этого остался там, внутри, оставив по эту сторону двери целое множество вопросов.
Сидящие позади Канте Фрелль с Пратиком обсуждали и обдумывали сотни тем, касающихся Спящего из Мальгарда, то и дело вступая в спор. Для Канте их разговор сливался в какой-то неразборчивый бубнеж. В какой-то момент они попытались втянуть в свою дискуссию и его, но он лишь отмахнулся от них. Для него все это было не более чем сотрясением воздуха и пустопорожними гаданиями. Любые верные ответы были запечатаны в бронзе в передней части корабля.
Канте предпочитал брать пример с Ллиры, которая безмятежно ковыряла под ногтями кончиком большого ножа. Шут и Мёд дремали неподалеку. Рисийки тоже прекратили свою игру с кинжалами и с задумчивым видом притихли.
– Как там твой отец? – спросил Канте у Рами, слегка поморщившись и зная, что это больной вопрос для принца.
Рами выгнул шею, чтобы посмотреть в сторону кормовой каюты.
– Когда я уходил от него, он уже заснул. Но я должен…
Дверь позади них с треском распахнулась, и из-за нее вырвался император Маккар, обалделый и взъерошенный. Судя по влажному пятну в промежности, он обмочился. Выбежал император с яростным криком. В спешке он споткнулся о стол и с грохотом растянулся на полу головой вперед.
Рами бросился к нему:
– Отец!
Маккар откатился в сторону, подняв руки:
– Кто вы все такие? Где я?
Он явно пребывал в замешательстве, но слова эти прозвучали повелительно и твердо – призрак той власти, которой он недавно обладал.
– Это Рами… твой сын.
Его сестра поспешила к нему, увлекая за собой и Тазара.
– Отец, это Аалийя! Я тоже здесь!
Маккар все качал головой, тяжело дыша и по-прежнему никого не узнавая.
Дверь рулевой рубки за спиной у Канте со стуком распахнулась, и прежде чем он успел повернуться, в разделяющем их пространстве молнией промелькнул Тихан, демонстрируя завидную скорость та’вина. Оракл протолкался сквозь остальных.
– Позвольте-ка мне, – сказал он, останавливаясь и опускаясь на колено рядом с Маккаром.
Бронзовые пальцы коснулись лба императора. От их прикосновения тот рухнул на палубу, испустив легкий вздох облегчения.
– Простите, – сказал Тихан, вставая лицом к остальным и поднимая руку. – Я отвлекся.
Все попятились, опасаясь
