— Ну, таможенники, как правило, не ходят в засаленных комбинезонах.
— Конечно нет! Но эти, если верить их словам, не снимали одежду сутки, а «Файркрэет» был их тринадцатым судном. Можно ли было сохранить при этом на брюках такие безукоризненные стрелки? Вы же не станете утверждать, что они специально гладили брюки перед тем, как нанести нам визит. Вернее будет предположить, что, отправляясь к нам, они вынули свои костюмы из шкафа.
— Что они еще говорили? — Ханслет спросил это так тихо, что я расслышал затихающий шум мотора наших гостей. Их прожектор уже освещал вход в порт Торбэй. — Что их особенно интересовало?
— Интересовало их практически все. Нет, минуту! Особый интерес Томас проявил по отношению к нашим аккумуляторам и огромному запасу энергии.
— Вот как? A-вы заметили, с какой легкостью наши приятели, попрощавшись, перемахнули на свою моторку?
— Ну, они делали это уже тысячу раз.
— И у обоих руки были свободны. Иначе говоря, Дюрран оставил у нас свой копировальный аппарат.
— Копировальный аппарат. Я старею. Копировальный аппарат! Стандартное оснащение таможенников. Как же! Но если наш светловолосый друг не был занят снятием копий, то что он там делал?
Мы помчались в рубку. Ханслет вытащил из ящика с инструментами самый большой гаечный ключ и в минуту снял верхнюю панель радиопередатчика. Секунд пять он рассматривал открывшуюся нам картину, потом глянул на меня и принялся устанавливать панель обратно. С первого взгляда было ясно, что нам долго не удастся воспользоваться этим прибором.
Я отвернулся и уставился в темноту за окном рубки. Поднимался ветер. На черной воде появились белые гривки катящихся со стороны юго-запада воли. Резкие рывки якорной цепи сотрясали «Файркрэет». Я чувствовал себя смертельно уставшим, но напряжение последних часов не проходило. Ханслет протянул мне пачку сигарет.
— У каждого своя профессия, — заметил я.
— Что?
— Я хочу сказать, что если ты достигаешь определенных успехов в какой-то области, например в душении людей, то не стоит заниматься другими делами, например уничтожением радиопередатчиков. Только теперь я наконец-понял, — почему мой затылок реагировал судорогой на каждое приближение к нему Дюррана… Где вы порезались?
— Нигде.
— Но у вас на руке кровь… Бы заметили, что Дюрран ни на минуту не снял перчатки? Даже когда держал в руке рюмку. Этот парень неплохой актер. На палубе «Нантсвилла» у него было изысканное южное произношение, а на «Файркрэсте» — великолепный североирландский акцент. Интересно, сколькими диалектами он еще владеет? Кстати, я полагал, что он несколько полноват, а на самом деле у него мощная мускулатура. Так вы заметили, что он не снимал перчаток?
— Представьте себе, нет. Но почему тогда они вообще не пристукнули нас? По крайней мере, вас — свидетеля номер один?
— Вы не в форме, Ханслет. У них были для этого две причины. Во-первых, они ничего не могли сделать с нами в присутствии настоящих полицейских, а что это были настоящие полицейские, мы уже, кажется, с вами договорились. Или им пришлось бы их тоже убить. Но преднамеренное убийство полицейского — на это способен только сумасшедший. А уж в чем-в чем, но в здравом рассудке нашим приятелям не откажешь.
— Но тогда какого черта они вообще притащили сюда полицейских?
— А затем, дорогой мой Ханслет, что присутствие полицейских придает такой акции официальный характер. Когда над бортом вашего судна посреди ночи появляется полицейская фуражка, вам не приходит в голову бить по ней тяжелым предметом. Вместо этого вы вежливо приглашаете ее хозяина на палубу. Кого же нибудь другого вы вполне можете угостить железной палкой по голове, особенно если у вас совесть нечиста, как наши гости вправе были подумать о нас с вами.
— Не исключено, хотя это спорный вопрос. Ну а вторая причина?
— Имри, высылая к нам Дюррана, пошел на огромный риск. Огромный, но вполне оправданный. Он отправил Дюррана прямиком в пасть волка, чтобы проверить, узнает ли его волк.
— Дюррана?
— Да. Я забыл вам об этом сказать, но на «Нантсвилле» мне удалось направить свет фонаря на его лицо. Лица, правда, я разглядеть не мог — это было расплывчатое пятно с зажмуренными от света глазами. Впрочем, я и смотрел совсем не на лицо, а туда, куда собирался бить, — гораздо ниже, надо признаться. Но они-то этого знать не могли. Вот и захотели убедиться, узнаю ли я своего противника. Если бы я его узнал, я должен был бы бросить в него что-нибудь тяжелое и потребовать от полиции его немедленного ареста, поскольку, как говорит старая пословица, кто не со мной, тот против меня. Но случилось чудо — я его не узнал. Теперь они в этом убеждены, поскольку на свете не найдется такого актера, который мог бы так сыграть свою роль и не дрогнуть, стоя лицом к лицу с типом, который зарезал двух его друзей, а его самого чуть не задушил. Одним словом, кризис миновал и непосредственная опасность нам пока не грозит. Наша ликвидация отложена. Раз уж я не узнал Дюррана, то тем паче не узнаю никого из людей, находящихся на «Нантсвилле», а значит, не смогу передать их данные в Интерпол.
— Так что можно сказать, что мы выкарабкались из этого дела?
— О, нет! Они по-прежнему на нашей тропе.
— Но вы ведь только что сказали…
— Повторяю, они на нашей тропе. Обыскав у нас каюту на корме с такой тщательностью, будто потеряли там выигрышный лотерейный билет, они неожиданно посреди обследования машинного отделения потеряли всякий интерес к «Файркрэсту». Это можно понять только так, что тип по фамилии Томас нашел то, что искал. Вы же видели его потом в салоне, носовых каютах и на верхней палубе. Его уже явно ничего там не интересовало.
— Но что именно он нашел? Аккумуляторы?
— Нет. Я уверен, что мои объяснения его убедили.
— Тогда это означает, что они вернутся?
— Обязательно вернутся.
— Достать револьверы?
— Не будем спешить. Они знают, что мы отрезаны от мира. Рейсовый теплоход приходит в Торбэй из Глазго два раза в неделю. Он был здесь как раз сегодня утром, так что вернется теперь не раньше чем через три-четыре дня. Телефонная связь нарушена и — тут мы можем вполне положиться на Имри — будет восстановлена нескоро. Наш передатчик уничтожен. Купить почтовых голубей в Торбэе невозможно, а это означает, что у нас нет никакой возможности связаться с кем-либо во всей Англии.
— Вы забыли о «Шангри-Ла».
«Шангри-Ла» — это была яхта, стоявшая на якоре неподалеку от нас. Белая сверкающая яхта тридцати метров в длину. Если бы ее владелец расплачивался за нее чеком на четверть миллиона фунтов стерлингов, в виде сдачи ему досталась бы мелочишка.
