успокоились?
Она миленько рассмеялась.
– Я недоверчивая! К тому же, вы на следователя не очень-то и похожи.
– А на кого я похож? – спросил Хусаинов, выдернув пробку и наполняя бокалы.
– Пожалуй, что на студента.
Эти слова польстили Алексею Григорьевичу.
– Я так молодо выгляжу?
– Да, весьма. И чёлка у вас такая… ну, длинная!
Они выпили, съели по шоколадной конфете.
– Произошло убийство, – сказал затем Хусаинов. Ресницы неимоверной длины тревожно затрепетали.
– Какой кошмар! А при чём здесь я?
– Скажите, пожалуйста, вам вчера врезали замок?
– Врезали. И что?
– Как мастера звали?
– Мастера?
– Да.
– Не помню. Точнее, даже не знаю. Не спрашивала. А что? К чему все эти вопросы? Они мне кажутся странными. Объяснитесь, пожалуйста.
Хусаинов налил ещё.
– Убили его жену.
– Жену?
– Да.
Ольга неожиданно усмехнулась и осушила бокал.
– Алексей Григорьевич! Вы свихнулись, если решили, что это я убила его жену. Вы его не видели, что ли?
– Почему? Видел.
– И как он вам?
– Да никак.
– Ну а если вам он никак, то почему мне он должен быть по-другому?
– Потому, что мы с вами – разные люди. Настолько разные, что нас вместе в баню не пустят.
Она задумалась. Он рассматривал её руки – тонкие, белые, суетливые. Они были более выразительны, чем глаза. Руки и глаза, казалось, принадлежали двум разным людям. Например, синие огоньки газовой плиты Ольга созерцала, как одинокий костёр в зловещей ночной степи, но при этом руки её вели себя так, словно неподвижность была им в тягость.
– Давайте – ка ещё выпьем, – предложил Хусаинов, беря бутылку. Ольга кивнула, и предложение тут же было реализовано.
– Курить можно?
– Можно. Но уж скажите мне, наконец – что же вы хотите узнать, Алексей Григорьевич? Дело – к ночи.
– Я очень хотел бы знать, кто изображён на иконе, которую вы ему подарили, и где вы взяли эту икону.
Ленивый взгляд больших глаз переполз с конфорки на Алексея Григорьевича.
– Икону?
– Да.
– Он сказал, что я подарила ему икону?
– Именно так.
– Но это не так! Я этому алкоголику вовсе ничего не дарила!
Следователь молчал. Ольга разозлилась.
– Да вы с ума сошли! По-вашему, я настолько стара, что вынуждена заманивать к себе всяких озабоченных алкоголиков и дарить им подарки? Вы просто хам!
– Успокойтесь.
– Не успокоюсь я! – кипятилась задетая за живое дама, – может, и вы пришли ко мне за подарками? В таком случае, вон отсюда! Незамедлительно!
Хусаинов закуривал.
– Я пришёл проверить оперативную информацию. Не дарили – так не дарили. Значит, он врёт. Очень хорошо. Будем выяснять, зачем ему это нужно.
– Он что, иконой жену свою укокошил? – сменила женщина гнев на милость.
– Можно сказать, что да.
– Обалдеть! Икона, надеюсь, цела осталась?
– Да не совсем.
У Ольги опять задрожали губы от бешенства. Стукнув по столу кулаком, она пропищала:
– Я бы всех алкоголиков отдавала на растерзание львам! Да, львам! Зачем тратить деньги на прокорм львов в зоопарке, если есть гады, которые полагают, что можно ездить верхом на женщинах, а потом избивать их до смерти?
– Успокойтесь, – рассеянно повторил Хусаинов и поглядел на часы. Было уже двадцать минут одиннадцатого.
– Успокойтесь! – передразнила Ольга, – благодарю за рекомендацию! Вам легко говорить! Вы – сам такой, вижу! Мужчины все таковы!
Где-то в полутёмной, спрятанной за углом глубине квартиры пронзительно зазвонил телефон. Ольга поднялась, продолжая корчить презрительную гримасу, и с резким, злым вилянием ягодиц пошла брать звонок. Алексей Григорьевич стряхнул пепел в мусорное ведро, стараясь прислушиваться.
– Алло! – донеслось из комнаты, – вы ошиблись.
Стукнула трубка о телефон. Вслед за тем раздался тихий щелчок – не иначе, из телефонной розетки вынули вилку. Сразу же после этого прибежав обратно на кухню, Ольга опять уселась, выплеснула остатки вина в бокалы и убрала бутылку под стол.
– Простите, вспылила.
– Вы, как я вижу, ни разу не были замужем?
– Не была. И не собираюсь. Дура я, что ли? Уж на что мой отец был ангел, хоть и с погонами, а мать всё-таки умерла совсем молодая! Я её почти и не помню.
Чокнулись. Осушили бокалы.
– Но ведь случается, что и жёны переживают своих мужей, – заметил, давя зевок, Хусаинов. Ольга лишь усмехнулась и неконфликтно сделала взмах рукой – дескать, полно чушь городить, Алексей Григорьевич! Хусаинов опять взглянул на часы и встал.
– Ну что ж, мне пора. Приятных вам сновидений, Оленька.
Послюнявив пальцы, он погасил окурок, бросил его в ведро, и – куда быстрее, чем птица взмахивает крылом, повернулся к Ольге. В его руке был «Макаров», направленный ей в лицо, буквально перекосившееся от ужаса под слоями белой косметической маски. Разинув рот на неимоверную ширину, женщина отчаянно завизжала.
– На пол, сучара! – переорал её Алексей Григорьевич, – мордой в пол! Руки на затылок!
Глава пятая
Сигареты кончились. Дождь слабел, усиливался, опять слабел. Исчерпав все темы и рассказав друг другу по анекдоту, Андрюшка и Кременцова затянули романс о душистых гроздьях белой акации. На втором куплете зазвонил радиотелефон.
– Уроды! – взвизгнула Кременцова, больше всего на свете любившая петь дуэтом – неважно с кем, хоть с коровой. Просунув левую руку, все пять ногтей на которой были острижены, между спинками передних сидений, схватила трубку.
– Лейтенант Кременцова на связи!
– Юленька, – запищала трубка голосом заместителя районного прокурора, Инны Сергеевны Карнауховой, – Алексей Григорьевич сейчас где? Не в машине, часом?
– Нет, не в машине, Инна Сергеевна. Он в квартире у этой женщины, Ольги. Мы его ждём около подъезда.
– Да? Странно, странно! Я три минуты назад звонила туда, чтобы обсудить с ним один вопросик, и дама мне заявила, что я не туда попала. Но это глупость какая-то – я проверила свой звоночек, и оказалось, что номер был набран правильно. А потом телефон там выключили. Интрига, Юленька!
– Шок! – возмущённо ахнула Кременцова, – Инна Сергеевна, неужели он её там чехвостит?
Трубка хихикнула.
– Это бы меня удивило, хоть и не сильно. Я ещё час назад, когда он стал мне рассказывать про икону и гребешок изогнутый, заподозрила, что сухое вино – не такая суперполезная штука для мозговых сосудов, как он считает! Что там у тебя с ногой? Действительно травма очень серьёзная?
– Ерунда! Он преувеличил.
– Ты, в таком случае, поднимись туда, Юленька, посмотри, что там происходит! Если наш дорогой Алексей Григорьевич в самом деле крышей потёк – отправь его на больничный. Я разрешаю. Не на заслуженный отдых по инвалидности – на больничный. Ты понимаешь разницу?
– Да, конечно, – сухо отрезала Кременцова и положила трубку. Её трясло.
– Что случилось? – зевая, спросил Андрей.
– Пока непонятно. Видимо, мне придётся туда подняться.
Но подниматься ей не хотелось, тем более – босиком, со свежей повязкой, которую получилось так хорошо наложить.
– Татарская рожа! – пробормотала она, стиснув кулаки, – хренов ловелас! Развратный козёл!
– Кто, кто? Алексей Григорьевич?
Кременцова мрачно молчала. Её уже всю трясло, но не исключительно из-за злости. От пяток к шее скользкими, ледяными волнами полз озноб. Это было мерзко, да и некстати. Но, может быть, он уже спускается, вот-вот спустится?
– Засеки минуту, Андрюшка!
Положив пальцы правой руки с ногтями большой длины на запястье левой, спортсменка стала считать
