кровати. Болела спина и ноги, но голова была относительно свежая. Яна смутно вспомнила события последних дней и тяжело вздохнула. Не в силах сдержать боль она оттолкнула двух сиделок и в чем мать родила выбежала на улицу и начала кричать, чтобы ее отвезли обратно в Москву. Двое мужчин затащили ее в дом, а бабушки силой залили в рот горькую настойку, после которой она провалилась в беспамятство.
Тут в дверь поскреблись. Очень тихо. Звук был вкрадчивый и просительный. Будто собака или кошка просится домой. Скреб повторился. Яна осмотрелась – рядом никого не было. Скреб-скреб. Может, кто-то ключом открывает замок. Нет – это было царапание живого о неживое. Кто-то – кто-то! – очень хотел попасть к ней в избу, причем звук стал требовательнее и настойчивее. Яна зажмурила глаза, вжалась в кровать и через мгновение провалилась в спасительный сон.
Придя в себя очередной раз, Яна увидела сидящую рядом бабушку. Лицо изможденное, узкое, начесанные седые волосы слиплись и падали на глаза. Бабка что-то шептала и держала ее за руку. Руки у нее были в потеках сажи и копоти. От нее пахло мокрой псиной и прелостью. Но, как ни странно, ее прикосновение и шепот приносили покой в исстрадавшееся тело. Яне было значительно лучше, руки были уже развязаны, и на ней была надета большого размера ночнушка.
– Кто ко мне ночью рвался? – спросила она, рассматривая свою сиделку. Та даже не открыла глаза и продолжала что-то шептать. «Ладно, подождем», – решила для себя Яна. Однако бабка, закончив свои причитания, встала и вышла из избы. Не зная, что делать, Яна спустила ноги с кровати и хотела встать. Но тут открылась дверь, и вошла жизнерадостная женщина в смешном чепчике, неся поднос, накрытый белым полотенцем.
Посредине комнаты стояли стол и скамья, сколочены грубо, из неотесанных досок, зато основательно – хоть кувалдой бей, не размолотишь. В углу стояла полуметровая в высоту и метровая в длину печь с прямоугольным кирпичным коробом и лежащей на нем чугунной плитой с двумя конфорками. Труба печи устремилась сквозь потолок и крышу дома вверх, в небо.
– Очухалась? – спросила женщина густым бархатистым голосом и поставила поднос на стол. Теперь будет легче, иди покушай, только не спеша. Набирайся сил и обязательно выпей чай. Обязательно! Проверю! – сказала она и, выходя, погрозила пальцем.
Яна подошла к столу и сняла полотенце с подноса. На нем стоял дымящийся бульон из курицы, пюре и кусочек хлеба. У Яны тут же проснулся дикий аппетит, и она вспомнила, что нормально не питалась больше года. Она ела быстро и некрасиво, но ей было все равно, даже если за ней кто-то наблюдает. Заляпав стол бульоном, она быстро начала забрасывать в себя вкусную пюрешку, политую жидким соусом.
Быстро расправившись с едой, она тут же почувствовала неприятные ощущения в желудке, который отвык от нормальной пищи. Посмотрев на поднос, Яна увидела стакан с чаем, цвет которого был практически черный. Не спеша взяв стакан, девушка понюхала напиток, который пах лесом. Как послушная школьница, залпом выпила уже остывшую подслащенную жидкость и тут же почувствовала приятную слабость и сонливость. Еле дойдя до кровати, Яна снова провалилась в сон.
Очнувшись ночью, она услышала жуткий вой, переходящий в рев. Казалось, что эти звуки раздавались рядом с ее домом. Она не могла уснуть и села на постели, затаив дыхание и обнимая себя руками, чтобы унять дрожь. Через некоторое время девушка набралась смелости и подошла к окну. На небе белела полная луна, словно заштрихованный белым мелом круг на фоне черного листа. Яна смотрела на луну и напряженно прислушивалась, пытаясь понять, что за зверь издает этот ужасный вой.
На прохладном стекле играли отблески какого-то света. Откуда он, когда фонарными столбами здесь и не пахло. Прислонившись к холодному стеклу, Яна посмотрела по сторонам. Со стороны леса горел огромный костер, вокруг него стояли несколько мужчин с оружием в руках.
Сначала была только боль – чудовищная, черная, космическая. Все его тело, казалось, целиком состояло из этой боли. Он различал множество ее оттенков, она пульсировала в каждой клетке, в каждом нервном окончании. Боль жила вместе с ним целую вечность. Она то собиралась в один невыносимо мучительный комок, то жгучими волнами растекалась по всему телу. Потом страдания отступили. Иногда вырываясь из липкого сна, он слышал вой. Сначала он думал, что слышимое им – это галлюцинации, тихие, далекие, похожие на шепот, забирающиеся внутрь головы, словно всегда там были.
Артур внезапно понял, что не спит и смотрит в бревенчатый потолок, с которого свисает серая пакля. Полежав еще немного, он начал осматриваться, двинул рукой, зачем-то пошевелил пальцами ног. Он лежал на панцирной кровати, а серая смятая простынь валялась на полу. В окне дребезжал рассвет.
Подняв левую руку, чтобы посмотреть время, он обнаружил, что часов на нем не было. Артур посмотрел по сторонам: темные бревенчатые стены, кирпичная печь, дощатый стол, допотопный радиоприемник на полке. На полу темная большая шкура, по всей видимости, медвежья.
Собрав силы, Артур встал, надел на себя телогрейку и подштанники, ношеные, но чистые, заботливо оставленные кем-то на скамейке. Движения давались с трудом, казалось, его руки и ноги принадлежали другому человеку. Одевшись, присел на краешек кровати и осмотрелся.
В центре комнаты стоял самостроганый стол, у печи – полка с деревянной и глиняной посудой. В одной из стен вырезаны два небольших окошка, под потолком висела лампочка Ильича. Несуразно смотрелся одинокий, покосившийся на бок, кривой и ржавый холодильник. Кажется, «Юрюзань», правда самого логотипа уже там и не было видно, висели лишь две буквы Ю и Н… а все остальные буквы были кем-то сбиты или оторваны. Артур встал и зачем-то открыл холодильник – внутри было пусто. Только спустя минуту он понял, что холодильник не работает.
На стене висела фотография: семья из трех человек стоит у кромки моря, на плече у мальчика сидит обезьяна, внизу надпись «Сочи, 1972 г.».
Пройдя в прихожую, он увидел допотопный уличный умывальник, а под ним ведро. Артур поднял клювик умывальника, на ладонь полилась холодная вода. На гигиенические процедуры не было ни сил, ни желания. Вода была арктической температуры.
Открыл дверь: крылечко свежее, под окном грубо выструганная лавочка. Было понятно, что этот дом – не вынужденная обитель, а кем-то любимое жилье. Ветер трепал тонкие ветки и срывал с деревьев последние, уже сморщившиеся листья, забрасывая их высоко в небо. Рядом был курятник.
