Он пошел в ту сторону, куда убежала бабируса. Чтобы найти дорогу обратно, он предусмотрительно делал зарубки на деревьях.
Капитан углубился в лес на несколько километров, сперва держась кровавого следа, оставленного бабирусой, а потом, потеряв его, он пошел наугад. Иногда он останавливался и что есть мочи кричал, зовя Ван–Горна и Корнелиуса, но ни разу не получил ответа.
Надвигалась ночь; Ван–Сталю волей–неволей пришлось повернуть назад: он опасался, что не разглядит в темноте зарубок на деревьях и заблудится так же, как и охотники. Но он не оставлял надежду увидеть Ван–Горна и Корнелиуса в лагере.
Каково было его разочарование, когда, добравшись назад в лагерь, он нашел там только Ханса и Лю–Ханга.
— Они заблудились, преследуя зверя. Я думаю, что они забыли отметить дорогу обратно. Но где же они теперь? Где искать их? — повторял капитан, в полном отчаянии.
— Они не могут быть далеко, — успокаивал его Ханс. — Бабируса была тяжело ранена и не могла поэтому убежать очень далеко. Не волнуйся, дядя: они возвратятся.
— Но лес необъятен. Как выбраться из него, если потерять дорогу?
— Ван–Горн — старый моряк, он всегда сумеет взять правильное направление.
— В море — да; но в этих лесных дебрях, куда и луч солнца не всегда проскальзывает, — тут кто угодно заблудится. Нам ничего другого не остается, как ждать. Ложитесь спать.
Все трое пошли на опушку леса. Они построили шалаш, скрестив несколько ветвей и перекрыв их большими листьями пальмы арека. В шалаше они устроили ложе и растянулись на нем. Но так же, как и Ван–Горн и Корнелиус, в эту ночь никто из них не сомкнул глаз. Все трое были заняты своими думами: каждый строил догадки, что могло случиться с охотниками, и прислушивался, не услышит ли среди ночной тишины крика или ружейного выстрела.
Часы шли за часами; Ван–Горн и Корнелиус все не возвращались. Среди ночи капитану почудилось, что он слышит крики и выстрелы, но они не повторились.
На рассвете усталость взяла свое, и все трое заснули. Но им недолго удалось поспать: раздавшиеся откуда–то крики пробудили их и заставили вскочить на ноги.
Не успели они опомниться и стряхнуть с себя сон, как увидели перед собой человек сорок папуасов, вооруженных луками, палицами и копьями и разукрашенных перьями, браслетами и кольцами.
Стрелы уже свистели между деревьями над головами наших героев.
В одно мгновение все трое — и капитан, и Ханс, и Лю–Ханг — были схвачены, брошены на землю и лишены какой бы то ни было возможности сопротивляться и пустить в ход ружья. Только капитану удалось вырваться; схватив топор, лежавший около него, он бросился на нескольких папуасов и оттеснил было их на несколько шагов назад. Но тут подоспели другие папуасы, набросились на него сзади, и он снова оказался на земле, но теперь обезоруженный.
Тогда вышел вперед старый папуас, высокий и величественный. Его голова была украшена перьями райских птиц, а бока были опоясаны широким желтым поясом, концы которого падали вперед.
Он подошел к капитану и обратился к нему на малайском языке:
— Где сын мой?
— Твой сын? — переспросил Ван–Сталь. — Я не знаю, о ком ты
говоришь.
— Он пришел сюда убить вождя альфуров.
— Я его не видел.
— Ты лжешь, белый человек! — вскричал дикарь. — Ты убил его?
— Повторяю тебе, что я его не видел. Почему я должен был убить его?
— Белые — наши враги.
— Я никогда не был твоим врагом.
— Ты хочешь смеяться надо мной? Берегись: ты принадлежишь мне, ты — мой раб, и я прикажу вздернуть тебя на дереве, если ты не скажешь, где мой сын.
— Ты взбесился, черный человек? — обозлился капитан. — Что за басни об убитом сыне ты мне рассказываешь?
— Молчать! Как ты попал в этот лес?
— Я потерпел кораблекрушение у берегов острова. Выбравшись на берег, я направился к реке Дорга, чтобы там сколотить плот и поплыть к своей родине.
— Так ты не видел альфуров?
— Ни одного.
— Но что же стало с моим сыном?
— Я ничего не знаю.
— Альфуры — твои друзья?
— Если бы я их встретил, они убили бы меня.
— Я тебе не верю. Ты останешься моим рабом до тех пор, пока я не отыщу моего сына.
— Как знаешь. Но я тебя предупреждаю: пусть только один волос слетит с головы моих товарищей, и я убью тебя, хотя бы твои подданные сожгли потом меня живьем. Где твоя деревня?
— На берегу Дорга.
— Как раз туда я держу путь, — пробормотал капитан про себя. Разговор с вождем, несмотря на его резкость, несколько успокоил
капитана: он увидел, что, по крайней мере сейчас, ни ему, ни его спутникам не грозит непосредственной опасности. Тогда капитан стал раздумывать, как дать знать Ван–Горну и Корнелиусу о своем пленении и о том, что его ведут к берегам Дорга, — ведь капитан до сих пор не терял надежды на то, что заблудившиеся охотники проберутся в конце концов к лагерю.
Ван–Сталь вынул записную книжку, написал несколько слов, вырвал листок и с помощью крепкого шипа прикрепил его к стволу дерева так, чтобы он бросался в глаза.
— Ты что там делаешь? — крикнул ему вождь.
— Это приношение моему духу–покровителю, — ответил капитан совершенно серьезно. — И советую тебе не касаться его, иначе — ты умрешь.
Папуас был суеверен, как и все дикари, верил в каких–то духов смерти, моря и так далее. Расчет капитана был правилен: никто не притронулся к листку бумаги. А вождь, испугавшись, как бы это приношение не оказалось каким–нибудь могущественным заклинанием белого человека, поспешил отдать приказ о выступлении.
Весь отряд выступил в поход.
Переход по лесу был очень тяжел, особенно для белых, которым скрутили руки на спине, отняв таким образом всякую свободу движений. Этим папуасы хотели обезопасить себя от внезапного возмущения пленных, особенно во время ночлега. На третий день утром весь отряд подошел к берегам Дорга, широкой и многоводной реки с очень быстрым течением, которая орошает западную часть острова и впадает в море у мыса Вале, прямо против архипелага Ару.
Деревня, куда привели капитана, Ханса и Лю–Ханга, была расположена на левом берегу реки. Она тянулась вдоль берега; хижины стояли над самой водой на сваях, наподобие озерных свайных деревень далекой древности. Здесь было около шестидесяти больших хижин, стоявших на вбитых в дно реки бамбуковых столбах; они были расположены довольно близко одна от другой и соединены между собой галереями, а все вместе сообщались с берегом при помощи нескольких мостков. Со стороны реки к сваям были привязаны пироги с полозьями наподобие тех, в которых пираты преследовали наших странников на море.
