— Ну вот, Андрюшенька, и уходишь ты от нас.
— Куда же я ухожу, мама? — засмеялся Андрей, не понимая ее состояния. — Путевка — в Комсомольск-на-Амуре. Города пока еще нет, но он будет. Далеко, говоришь? Ну, в наше время расстояния уж не расстояния. На самолете — долго ли? Сутки — и там, на Амуре. Еще сутки — и дома.
Он обнял мать, отца — старого ленинградского часовщика, расцеловал. Отец как будто развеселился, а мать была все такой же грустной.
И правда, как он редко виделся с ними после этого. Приехал он на Амур в самое “штурмовое” время. Города действительно этого не было. Стояли палатки, шалаши, землянки разные, по величине — и на пятьдесят человек, и одиночные, вроде норы. Молодежь вела борьбу с тайгой, с болотами. Народ прибывал большими партиями с каждым пароходом. Приближалась осень, за нею — холодная зима, а жить негде. Поэтому главной задачей было — построить как можно больше бараков и жилых домов. Работали день и ночь. Андрей с жаром включился в дело. Забыв про диплом, он был землекопом, потом плотником, делал ту работу, которая казалась наиболее важной для нарождающегося города.
Зимой он занялся изобретением простейших механизмов для облегчения труда строителей. А время летело.
Потом стали строить завод. Тут уже нашлась Андрею работа по специальности. Ему не хватало дней, он прихватывал и ночи, иногда и ночевал на заводе.
Прошел год, прошел другой. Поездку в отпуск, в Ленинград, он все откладывал.
Когда построили завод, надо было осваивать оборудование. Потом женился. Получил квартиру. Появились новые заботы, и поездка к родителям опять отложилась. Уже незадолго до войны он неожиданно, как специалист, получил командировку в Германию для закупки оборудования и тогда по пути погостил у стариков. А когда, почти через год, возвращался обратно и снова был в Ленинграде, мать показалась ему очень постаревшей, и что-то тревожно сжало его сердце… Это была их последняя встреча. Перед самой войной он поехал в отпуск с женой и трехлетним сыном. Решили сначала погостить на Украине у родителей жены, а потом уже заехать в Ленинград. И вот война. В один из первых дней во время бомбежки погибли жена и сын. Лишь только охваченный горем Андрей успел похоронить их, как немцы заняли пограничный городок. Андрей ушел в лес. где формировались первые партизанские отряды…
Потом, уже пробравшись к своим войскам и став разведчиком, он узнал, что мать не выдержала блокады, умерла. Отец ушел с отрядом ополченцев, и где он, что с ним — неизвестно.
От этих воспоминаний Андрей погрустнел.
— Вам еще стаканчик? — предложила Анна Константиновна и улыбнулась одними глазами, как будто подбадривая его.
— Пожалуйста, — ответил Андрей, подвигая стакан. Он заметил в ее глазах улыбку, и улыбка эта была теплая, сочувственная.
Анна Константиновна налила чаю.
— Так какие связи у вас есть? — спросил Андрей, возвращаясь к прерванному разговору.
— Мне назвали двух человек, которые знают меня. Известны мне, конечно, многие люди, но меня знают только двое.
— Кто эти люди?
— Надежные. Я ручаюсь за них, как за себя. Первая из них — Клава, молодая женщина, портниха, живет на квартире у одной старушки.
— Она местная?
— Нет. Ее муж летчик, сама она из Горького. Перед войной мужа перевели сюда, и он вызвал ее к себе Она приехала в начале июня сорок первого года Началась война. Муж улетел и не вернулся Клава перешла на квартиру к этой старушке, стала принимать шитье. Ну и стала работать с нами. Работает она очень умело. Второй человек — местный, старый машинист Ефим Окунь, от подпольного горкома. На железной дороге он сейчас не работает, но всегда там бывает. Привык, говорит, к товарищам А товарищей у него надежных много. Живет он один. Старуха умерла в сорок втором году. Два сына — в Красной Армии. Ближайший помощник у него комсомолка Ксения. Девушка эта, прямо вам скажу, бесстрашная. Через нее у нас поддерживается связь с партизанами.
Анна Константиновна пригладила ладонями волосы, задумалась.
— Значит, вас знают только двое? — уточнил Андрей.
— Да. Только двое. Я считаю, что больше и не нужно.
— Правильно, — одобрил Андрей. — Если потребуется, я вам скажу, с кем следует познакомиться.
…Муж Клавы, Борис, улетел на задание и не возвратился на свою базу. Бои шли где-то недалеко. Авиационное соединение, в котором служил Борис, перебазировалось в другой район. В военный городок прибыл майор с командой красноармейцев и несколькими автомашинами для эвакуации семей военнослужащих. Началась суматоха. “Что делать?” — думала Клава. Она стояла в комнате и невидящими глазами смотрела в окно. Что делать? Голова ее тяжелела от мыслей. Вот — Борис, он в кабине самолета, в шлеме, в очках, она представляет его сжатые челюсти. Вспомнились мать — всегда добрая, ласковая, родной город Горький. Часто бабушка восторженно говорила: “Вот какой красавец наш город-батюшка, Нижний-то! Вот он какой! Лучше его на всей Волге нет!” А был он действительно прекрасным: какие заводы, жилые дома, дворцы культуры, детские сады и парки появились в нем за последние годы!
Думала Клава, и мысли ее снова упрямо возвращались к вопросу: “Что же делать? Бежать домой? Мама, наверное, собирает Колю и Мишу на фронт. А я прикачу домой. Миша скажет: “Ну, что там, стреляют? А ты пяточки смазала!” Что же делать? Уехать вместе со всеми в Ташкент? Правда, там тоже нужны будут люди. Буду полушубки шить красноармейцам”.
За дверью раздался пронзительный визгливый голос соседки:
— Утюг, утюг не забудьте!
Кричала Антонина Львовна, жена майора. Вся взъерошенная, она влетела в комнату Клавы.
— Ты что же не собираешься? — прикрикнула она на Клаву.
— Я никуда не поеду.
— Как?!
— Так. Не поеду.
— Ты с ума сошла!
— Нет.
Соседка стояла, словно остолбенев. В комнату вошла ее дочь, высокая, полная девушка.
— И что вы, мама, панику наводите, — спокойно сказала она.
— У меня есть к вам просьба, — обратилась Клава к Антонине Львовне. — Вы здесь долго жили. Дайте мне адрес, где бы я могла устроиться на квартиру.
— А вы идите к Ксении, которой вы недавно сшили платье. Помните, я привела ее к вам. Мы ведь с ней в одном классе три года учились. Она хорошая, живет у бабушки. У них большой дом. Если бы мама позволила остаться мне…
Антонина Львовна не дала дочери договорить. Она схватила ее за руку и вместе с нею выбежала из комнаты.
И только в коридоре затих стук их каблуков, как к Клаве зашла другая соседка — Зина — в модном платье и с завитыми локонами. Она повертелась перед зеркалом, поправила локоны и спросила:
