И только в коридоре затих стук их каблуков, как к Клаве зашла другая соседка — Зина — в модном платье и с завитыми локонами. Она повертелась перед зеркалом, поправила локоны и спросила:
— Скажи, Клавушка, а будут бросать бомбы и снаряды на наш город?
“Вечно она какая-то вертлявая. И муж ее Николай тоже вроде нее — шапка набекрень”, — подумала Клава и ответила:
— Что это заинтересовали тебя бомбы?
— Если не будут бросать, то я останусь здесь. Я же смогу устроиться хорошо, — пропела Зина и ушла.
Клава взяла чемодан и пошла в город. В воздухе гудели немецкие самолеты. На улицах царила паника. Клава забыла спросить адрес Ксении и сейчас зашла в первый попавшийся двор. Здесь она увидела маленькую пожилую женщин ну, которая держала охапку одежды. Недалеко разорвалась бомба — качнулась земля, засвистели осколки, воздух наполнился густой пылью. Женщина схватила перепуганную Клаву за руку и увлекла в погреб.
От пережитого потрясения Клава заболела. Она часто теряла сознание, бредила. Ей виделись муж на самолете, мать, родной город, Волга, красавица Волга! Она текла широкая, могучая, привольная, свободная. По ночам ее пугал визгливый голос: “Утюг, утюг не забудьте!”
Когда стихла стрельба, хозяйка перевела Клаву в комнату. Вскоре Клава стала поправляться. Только сейчас она вспомнила, что все ее документы остались в сумочке, а сумочку она забыла там, в военном городке, в комнате на столе.
— Ну, голубушка, сейчас о них думать-то нечего, о твоих-то документах. В этом вашем городке камня на камне не осталось. Но ничего, как-нибудь выйдем из этого положения.
Пошарив за иконой, хозяйка достала метрическую выписку своей внучки, которая маленькой уехала на Кавказ, и ее здесь никто не помнил. Внучку звали Клавой, и лет ей почти столько же.
— Все будет хорошо, — успокоила хозяйка Клаву. Потом через своих старых знакомых она получила в полиции настоящий документ.
Когда Клава окончательно выздоровела, фронт передвинулся далеко на восток. В городе хозяйничали немцы. Клава стала тосковать. Ей хотелось работать, делать что-нибудь полезное для своей Родины. Как-то она встретила на улице Ксению, синеглазую девушку с родинкой на щеке.
Обе они обрадовались этой встрече. Клава сказала, что она случайно осталась в городе и вот искала ее, Ксению, чтобы узнать, нельзя ли у них пожить.
— Конечно, пойдем к нам. Бабушка будет рада. А то нам вдвоем скучно, — сказала Ксения. — А где вы живете?
Клава рассказала.
— Вот хорошо. Я знаю эту женщину. Она хорошая. Ее обижать нельзя. Она нам еще пригодится. Вы, Клава, скажите, что временно уйдете от нее; и вещи свои не забирайте. Мы обойдемся. Только вот у меня кровать одна. Но ничего, мы на одной будем спать, — засмеялась Ксения.
Клава перешла к Ксении. И вскоре они подружились. Жили, как родные сестры, спали на одной кровати и длинными вечерами открывали друг другу свои мысли.
— Родилась я на Волге, в Нижнем Новгороде, — рассказала Клава Ксении поздним вечером, когда они лежали обнявшись на кровати. — Отца своего знала только по фотографии: осенью тысяча девятьсот двадцатого года он погиб под Перекопом. Так я и росла без отца. А вместе со мною выросли трое старших братьев. Мать не вышла второй раз замуж — кому она нужна была с такой семьей; да и некогда было думать об этом — надо было кормить детей. Она умела немного шить и по ночам сидела за машиной. Потом стали подрастать мои братья. Хотя мать не спешила определить их на работу — все они учились в школе, но жизнь стала полегче. Я, помню, была уже большой, первый год пошла в школу, когда мать не стала по ночам сидеть с шитьем. Тогда старший брат Николай кончил институт, стал инженером. Он приносил домой какие-то чертежи, и я уже знала, что он строит дома. Потом мы получили новую квартиру из трех комнат в центре города. В семье стало веселее. Два брата и я ходили в школу. А однажды мать пришла вечером и говорит:
— Клава, ты уже приготовила уроки?
— Нет еще, — говорю я.
— Тогда садись, учи! Я тоже буду готовить уроки. Пришло и мое время учиться. Нынче записалась в ликбез.
Мать была веселая, какая-то вся новая, и я видела, как она сняла со стола швейную машину, прибрала шитье, уселась на стул, надела очки и стала водить пальцами по строчкам.
Время шло. Брат Василий ушел по призыву комсомола в летную школу и стал летчиком. Третий брат — Михаил — окончил институт, начал работать конструктором на автозаводе. А меня тогда в шестом классе средней школы выбрали руководителем кружка кройки и шитья. Сначала я боялась, что ничего у меня не выйдет. Потом справилась с этим общественным поручением. Увлеклась я шитьем с малых лет — как только научилась держать иголку в руках, сама шила куклам пышные сарафаны.
Потом на квартире у нас была свадьба — Коля женился. На свадьбу собралась вся семья. Много было и незнакомых мне людей. С братом Васей тогда приехал какой-то курсант летной школы — высокий, стройный, с черными глазами. Его звали Борисом.
— Клава, здравствуй! Какая ты большая стала! — сказал этот Борис.
— А я вас не знаю.
— А я вот знаю. Как же это ты не помнишь? Когда-то на одной улице жили. Ты тогда маленькая была, в первый класс бегала.
Я смотрела на него не то растерянно, не то удивленно.
— Не помню.
— А я у твоего брата, Василия Федоровича, учусь. Он — наш инструктор.
Все взрослые пили вино. Немного выпила и я, у меня сразу зашумело в голове, горячо стало внутри, и я почувствовала себя совсем большой. Тогда мать произнесла тост. На всю жизнь запомнила я эти слова.
— Вот, посмотрите, какая у нас семья! — говорила мать. Она была радостная, возбужденная. Все держали рюмки, глядели на мать и слушали. В комнате было тихо.
— Посмотрите, как выросли мои детки да кем они стали. А ведь осталась я одна с ними. А они были один одного меньше И все вышли на дорогу большой жизни. Все это дала нам Коммунистическая партия, Советская власть. И я скажу вам, дети мои, берегите эту власть, берегите ее, как мать родную. Помните, что за эту жизнь, за эту власть положил свою головушку ваш отец.
При этих словах лицо матери стало печальным, глаза затуманились. Она помолчала, поднесла платок к глазам и продолжала:
— Давайте, дети мои, давайте, товарищи, выпьем за нашу жизнь!
Учиться я старалась. Не хотела отставать от братьев. В свободное время занималась своим любимым делом-акварелью рисовала на бумаге образцы материи — шелк, крепдешин, полотно. Несколько таких рисунков вместе с придуманными фасонами и выкройками я послала как-то в журнал “Работница”. Месяца через три я получила из Москвы письмо. Мне сообщили, что все рисунки были направлены на Всесоюзный конкурс, что конкурс уже состоялся и что мне, Клавдии Долгоруковой, присуждена вторая премия в тысячу рублей. Вот было радости-то у меня!
