— Недавно прошёл: трава подняться не успела, — переводя дыхание, сказал лейтенант, и они снова побежали.
У Фёдора ноги подгибались от усталости.
Позади слышалось тяжёлое дыхание Усанова и Дятлова. Вскоре они начали отставать. Первым отстал Дятлов, потом сбавил шаг Усанов. Фёдор остановился было, но начальник махнул ему рукой: «Беги, мы тебя догоним».
И Стойбеда побежал один.
Часам к двум дня он с трудом уже карабкался на крутые сопки, медленно перебирался через заросшие кустарником пади, часто останавливался, чтобы немного отдышаться.
След пересёк длинную поляну и привёл к запруде у старой заброшенной мельницы.
Джек бросился прямо к двери. Фёдор толкнул её ногой. Взведя курок нагана и сдерживая Джека за поводок, он вошёл внутрь мельницы и, быстро оглядевшись, заметил в полу, рядом с обломками жернова, люк в подполье; однако Джек, не обращая никакого внимания на люк, подпрыгивал к потолку. Шерсть на спине пса ощетинилась.
Фёдор посмотрел наверх: в потолке чернел лаз на чердак.
За полтора года, проведённые на заставе, Стойбеда видал виды, пора бы и привыкнуть! И всё-таки ему стало не по себе: ведь там, наверху, притаился враг. Может быть, он видит пограничника сквозь какую-нибудь щель и целится ему в сердце.
Как попасть на чердак? Лестницы нет: видимо, нарушитель втащил её наверх.
Прежде чем Стойбеда успел принять решение, сверху грянули подряд два выстрела. Одна из пуль сшибла с головы фуражку, другая вонзилась в пол. Федор инстинктивно пригнулся и тотчас услышал на чердаке шум, потом что-то застучало на крыше и раздался плеск воды.
«Проворонил я, проворонил! Он спрыгнул в камыш!» Фёдор выбежал из мельницы, выстрелил в заросли камыша. Камыш стоял недвижно.
— Шуруй, милый, шуруй! — прошептал Стойбеда Джеку.
Но Джек и так почуял врага и стремительно потянул пограничника в камыши. Грунт там был вязкий, и Фёдор обрадованно подумал, что нарушитель далеко уйти не сможет. Прислушался: тихо. С трудом вытаскивая ноги, пошёл за Джеком. И чем дальше, тем всё более вязким становился грунт.
Пригнувшись, Стойбеда расстегнул карабин поводка, и пёс скрылся в камышах.
«Тебе, чорту, тоже нелегко!» — подумал Стойбеда о нарушителе. В тот же момент послышался выстрел, и тотчас завизжал Джек.
Фёдор побежал, раздвигая руками стебли, поскользнулся, торопливо огляделся по сторонам.
У невидимого противника были неоспоримые преимущества: автоматический пистолет давал ему возможность выпустить в пограничника сразу все семь оставшихся в обойме пуль, а у Фёдора осталось в нагане пять патронов; противник притаился, а Фёдор должен был искать его, обнаруживая себя шорохом стеблей, чваканьем болотной жижи, громким дыханием, которого не в силах был сдержать.
Смертельная опасность, подстерегающая Фёдора среди высокого, густого камыша, заставила его напрячь слух и зрение.
О дальнейшем Стойбеда не любил не только рассказывать, но и вспоминать, хотя это и невозможно было забыть. Сделав ещё несколько шагов, он наткнулся на повизгивающего раненого Джека и тотчас услышал новый выстрел и почувствовал резкий толчок в левое плечо.
— А-а-а! — вскрикнул от ярости Фёдор, попытался взвести курок и свалился в болотную жижу.
Падая, он увидел и хорошо запомнил чёрные глаза на маленьком скуластом жёлтом лице.
Через полчаса Стойбеду и Джека подобрали в камышах подоспевшие Усанов и Дятлов.
Нарушитель границы скрылся, и самые тщательные поиски его не дали никаких результатов.
Так у Стойбеды получилась «осечка», о которой он рассказывал на суде.
— Может, он ещё попадётся нам, — сказал Стойбеда Усанову, который пришел в госпиталь навестить его.
— Может, и попадётся, — ответил тогда Усанов, но по его тону Фёдор понял, что начальник сам не очень-то верит в такую возможность.
И ведь попался-таки!
Как рад и горд был Фёдор сейчас, глядя на мерзавцев, сидящих на скамье подсудимых, — горд и счастлив тем, что помог изловить их и его показания слушает советский суд. Врагам не уйти теперь от кары.
Сегодня на суде он узнал все подробности о чёрных замыслах этих людей, узнал он также, что за «птица» японец, ускользнувший от него в прошлом году у старой мельницы. Оказывается, это не какой-нибудь рядовой диверсант, а матёрый японский шпион капитан Арки, уроженец города Кусиро с острова Хоккайдо. В 1930 году он окончил офицерскую школу в Нагасаки и в течение последних шести лет действовал в Маньчжурии, сначала выдавая себя за механика харбинской электростанции, потом выступая в качестве преподавателя на курсах шоферов, являвшихся фактически школой шпионов, а с 1934 года перешёл на службу в разведывательный отдел штаба Квантунской армии.
Что ж, попались «слуги», когда-нибудь сядут на скамью подсудимых и их «хозяева»!..
После суда из Хабаровска до Владивостока Фёдор ехал поездом; до комендатуры — на автомобиле; в комендатуре его ждала тачанка с заставы.
Глядя на знакомые, ставшие милыми сердцу сопки, он вспомнил» как почти три года назад приехал сюда впервые.
«Как хорошо, что я попал сюда, на границу. Ведь нет выше чести, чем охранять созидательный труд советского народа», — думал Фёдор.
— Вот мы и дома! — прервал размышления Фёдора сидевший рядом с ним Усанов. Он сам выехал сегодня встречать Стойбеду.
Дома!.. Фёдор привстал, чтобы лучше видеть появившееся среди деревьев здание заставы с ярко-алым флагом на мачте.
Ветер дул с северо-запада. Океан дышал тяжело, вздымая крупные, пологие волны. Как обычно, небо закрывали тучи. За целое лето метеорологи зарегистрировали на Курильских островах всего тринадцать солнечных дней. Мелкий моросящий дождь — «бус» — высеивался, не переставая.
Сторожевой пограничный корабль «Кит» возвращался после трёхсуточного дозорного крейсерства в районе Средне-Курильских островов. Барометр продолжал падать, и капитан-лейтенант Мугаров приказал прибавить ходу, торопясь до наступления шторма возвратиться в базу.
Начиная от Олюторки и Карагинского острова, что у северо-восточной оконечности Камчатки, до мыса Лопатки и Курильских островов, во всех гаванях, стоянках и прибрежных факториях знали лихого командира. На «Ките», как и на других пограничных кораблях, служили смелые, решительные моряки, готовые в любую минуту отправиться в океан, навстречу любой опасности.
Но из этого вовсе не следовало, что Мугаров предпочитал ровным попутным ветрам крепкие «лобачи», любил нырять в водяные ямы и безразлично относился к солнцу. Плохая погода наруку только нарушителям границы.
