никакого тепла, никакой привязанности. Тем более, — к остальным поселенцам. Если кто-то пропадал в лесу, никто не беспокоился. Если кто-то умирал, никто не оплакивал. Любовь к детям была кратковременной, если это можно назвать любовью. Скорее, необходимое бремя, которое тянули только женщины, торопясь как можно скорее скинуть это ярмо.
Однажды на побережье я встретил молодую девушку, почти девочку, лет пятнадцати.
Увидев меня, она застенчиво улыбнулась и повела плечиком.
— Идешь купаться? — спросила она.
— Да. Думал поплавать.
— Хочешь?.. — спросила она, потянув за веревочку у шеи.
— С ума сошла? Ты же еще ребенок. Оденься.
— Нет? — переспросила она и наклонилась поднять куски материи, заменяющие ей платье.
Я пошел дальше, но вид ее обнаженного нежного молодого тела стоял у меня перед глазами.
Резко развернувшись, я догнал девушку, успевшую поднять с земли платье и завязать веревочки у шеи, повалил ее на песок и задрал подол. Я не думал о том, что могу сделать ей больно, ни о чем не думал. Безнаказанность и злость замутили мой разум, я уже не мог остановиться. Если говорить совсем откровенно, мне хотелось сделать ей больно, вызвать хоть какую-нибудь эмоцию, заставить плакать. Все эти поселенцы стали мне ненавистны. Насытившись ею, я поднялся и посмотрел на девочку сверху вниз. Она улыбалась. Улыбалась, лежа на траве с задранным платьем и синяками от моих пальцев на бедрах. Им всем всё было нипочём, ничем было их не прошибить, как ни старайся. Мне стало неловко, стыдно, я помог ей встать и завязать платье. Отряхнувшись, девушка улыбнулась мне и как ни в чем не бывало продолжила свой путь.
На следующий день я накинулся на поселенца. Не знаю, зачем. Просто захотелось разбить ему в кровь лицо, переломать кости, покалечить. Мне удалось свалить его с ног, от неожиданности он не сразу отреагировал, но потом пришел в себя и стал драться, нанося мне тоже ощутимые удары. Мы катались по земле, пока он не умудрился встать на ноги. У меня сил подняться уже не было. Во время этого нападения не думал о последствиях, хотя заметил, что у поселенца, на которого я набросился, есть ружье, он мог пристрелить меня. Но почему-то не стал.
— Я слышал, что произошло, — сказал мне Кирилл вечером, — ты — несчастен. Счастливые люди не кидаются с кулаками на других. Мы не потерпим тут жестокости.
— Я не знаю, что на меня нашло. Охватила ярость. Я скучаю по дому.
— Жаль. Я надеялся, что ты осознаешь, насколько жизнь здесь лучше. Но, если этого не произошло, придется с тобой распрощаться. Зачем тебе быть несчастным остаток своей жизни?
— Что это значит?
— Это значит, что как только стемнеет, женщины отведут тебя к бухте, дадут наркотик, положат на плот и оттолкнут подальше в море, сделав надрез на теле.
Я оглядел остальных поселенцев, собравшихся у стола.
— Но я не хочу умирать.
Все молчали. На из лицах, как обычно, не отражалось ни одной эмоции. Значит, вот как всё закончится.
Прошла вечность, прежде чем Лиана сделала шаг вперед.
— Я буду его выхаживать.
— Его не надо выхаживать, Лиана, — ответил старейшина, — он не болен. Немного побит, но раны не опасные, быстро заживут. Он здоров, как бык, и молод. Но психически неустойчив. Нестабилен, непредсказуем. Может навредить другим. Лучше прекратить теперь.
— Он — единственный пришлый в поселении, — сказала Лиана, — нам надо разбавлять кровь время от времени.
Старейшина подумал.
— Да, я читал об этом, — ответил он, — пишут, что если кровь не разбавлять, это может привести к заболеваниям, хилым младенцам.
Лиана стояла прямо и не отрывала взгляда от старейшины, пока он, наконец, не кивнул.
— Ты будешь отвечать за него, Лиана?
— Да.
Лиана держала свое обещание около недели: повсюду ходила за мной, не выпускала из виду ни на минуту. Я не уставал ей повторять, что этого больше не произойдет, что это единичный случай, и сейчас я вполне могу себя сдерживать и контролировать. Твердил, что сожалею, и нет нужды присматривать за мной постоянно. Давал слово, божился. Не думаю, что Лиана в конце концов мне поверила, скорее, ей просто быстро надоело и стало в тягость таскаться за мной, присматривать круглыми сутками, поэтому она всё реже увязывалась за мной, отделываясь предупреждениями и напоминаниями.
Как-то раз я нес к столу фрукты, собранные у леса, и увидел, как к столу медленно приближаются четверо мужчин. У одного из них была рыжая борода, да и долговязая фигура второго показалось мне знакомой. Вглядевшись, я вспомнил охотников из города, которых встретил в первый день прилета в баре «У охотника». Видно, не так уж хорошо они знали свой лес, если нашли поселение только сейчас. Я оглянулся: на лужайке никого, кроме старейшины, не было. Старейшина не смотрел на четверых городских охотников, он прихлебывая джин из кружки и неторопливо перелистывая глянцевые страницы какого-то журнала. Выглядело всё мирно и невинно. Они шли прямо на него, не подозревая, что вот-вот попадут в ловушку, лишатся ружей, паспортов, телефонов, потеряют надежду выбраться отсюда живыми. Высыпав фрукты на землю, я побежал наперерез охотникам, отчаянно махая руками.
— Уходите, — шепнул я рыжебородому, подбежав вплотную, упершись руками в его грудь и толкая назад, — вас отсюда не отпустят. Вам надо бежать, пока не заметили. Скорее же!
Они загоготали. Рыжебородый мягко отпихнул меня и продолжил свой путь. Остальные, всё еще усмехаясь, последовали за ним. Поразмыслив, я подумал, что в этом, пожалуй, есть смысл. Старейшина мог поднять тревогу, сначала нужно было его устранить. Под «устранить» я подразумевал «убить». Мне казалось это справедливым, он бы убил меня, не задумываясь. Я пошел за охотниками к столу, за которым читал журнал старейшина, всё так же неторопливо перелистывая глянцевые страницы.
Старейшина поднял голову и увидел подошедших охотников.
— Приветствую, — сказал он без тени удивления и кивнул, — что нового в городе?
— Да пока всё тихо, — ответил рыжебородый, — девушка этого, — он показал подбородком в мою сторону, — прилетела.
— Софья? — спросил я.
— Волнуется? — спросил старейшина, — что собирается делать-то?
— Мы сказали, что проверим, есть ли следы журналиста в лесу, — ответил рыжебородый старейшине, проигнорировав мой вопрос. Она улетит, как только узнает, что мы ничего не нашли.
— А что с Софьей? — взволнованно спросил я у старейшины, — ей что-нибудь угрожает?
— Ничего ей не угрожает, — ответил рыжебородый, — твоя девушка решит, что ты где-то в других городах развлекаешься с другими красотками. Куда ты всегда хотел отправиться?
— На Филиппины, — машинально ответил я.
— Она об этом знает? Говорил ей?
— Я не помню. Может быть.
— Легенда такая: в
