Повар
На каждой пограничной заставе есть свои традиции. На одной, например, держат старого козла, для того чтобы его запахом отпугивать от конюшни ласку и прочую ночную нечисть; на другой — какого-нибудь ученого зверя для солдатской потехи; на третьей — заведут какие-нибудь отличные от других порядки. На нашей заставе тоже была своя традиция: выборы повара. Не приказом начальника назначали на эту должность, а выбирали общим собранием личного состава.
Однажды после обеда мы собрались в ленинском уголке, чтобы поговорить о хозяйственных делах, а заодно и выбрать нового кашевара. Дело в том, что Мищенко, поставленный на эту должность полгода назад, готовить стал плохо и невкусно, надоела его однообразная стряпня. На кухне и в столовой развел множество мух, а главное — совсем не понимал критику: ему говорят серьезно, а он либо улыбается, либо молчит, как истукан, и все опять делает по-своему. Выступающие на собрании пришли к одному выводу: Мищенко зазнался и к тому же обленился. Оставлять его в поварах не годится. Встал вопрос: кого выбрать?
Поднялся с табуретки Аксенов и, чуть заикаясь, сказал:
— П-предлагаю М-махмуда Узакова выбрать.
Наступила пауза, и все, будто по уговору, взглянули на очень смуглого, с густыми черными бровями пограничника, скромно сидевшего у стены.
— Правильно! Поддерживаю! — крикнул от двери здоровенный повозочник Лисицын. И тотчас заговорили все, кто был в ленинской комнате. Один Узаков молчал и растерянно разглядывал свои руки. Они были у него темные, с розовыми, как у новорожденного, ладонями, с длинными тонкими пальцами. Может, в эту минуту он вспомнил, как месяц назад эти пальцы так сдавили щетинистый кадык матерого разведчика, что тот выронил из руки пистолет и приневолен был сдаться. Тогда эти руки спасли жизнь пулеметчику заставы. А теперь он же — пулеметчик Аксенов — предлагает поставить Узакова поваром. Узаков поднялся и, волнуясь, одернул гимнастерку.
— Это, значит, товарищ Узаков совсем больше не годится? Совсем, да?! — воскликнул он. Задержал дольше всего колючий взгляд на Аксенове. — Повар — совсем плохо! — продолжал он. — Какой Узаков повар? Надо русский пища готовить — щи, каша, сладкий похлебка, что будем делать?
— Ежели выберем — не только щи и кашу, но и украинский борщ будешь варить, галушки и вареники, — ломким баском сказал рыжий, веснушчатый Остапенко.
— Не буду! Хочу на границу ходить, службу будем нести, бандитов ловить будем…
Узаков был моложе нас. Ему всего двадцать лет.
На заставу он попал не по призыву, а как доброволец, после того, как басмачи убили его отца — кишлачного активиста. Пограничники замолчали, поглядывая друг на друга. Снова поднялся Аксенов и, как можно мягче, сказал:
— Махмуд, зачем же ты сердишься? Дело серьезное и не только для тебя — для нас всех. Давай говорить спокойно.
— Что такое спокойно? Я совсем спокойный, — все так же взволнованно продолжал Узаков. — Зачем такое дело придумал? Хочешь узбекский еда кушать, да?
— А нам все одно, узбекская еда или мордовская — давай ее на стол да поболе, — весело заговорили бойцы. Это сразу внесло разрядку, вспыхнул разноголосый смех. Кто-то кричал с места:
— Лишь бы вкусно было да навар пожирнее.
— Плов, например, чем плохая еда? — философски заметил молодой, как мальчик, красноармеец, сидевший за столом.
— Плов очень тужолый пища, — пробормотал Узаков, сконфуженно улыбаясь.
— Ничего, что тяжелый, выдержим! Некого стесняться! Не девицы красные — солдаты! — смеялись пограничники.
— Желудочников среди нас нету!
Смех стих только тогда, когда поднялся со стула; начальник заставы Потапов.
— Аксенов дельное внес предложение, — начал Потапов. — Узаков, действительно, достоин нашего доверия. Давайте подумаем, ладно ли, что такой смелый и волевой боец будет занят хозяйственными делами. Но что попишешь? На такую работу нельзя ставить разгильдяя и неряху. На грязную, неряшливую хозяйку в деревне пальцем показывают, брезгуют ее стряпню есть. А у нас здесь передовой пост советской державы. Мы и вовсе не можем терпеть грязь на нашем столе. Хороший пограничник везде нужен…
Вдруг распахнулась дверь ленинской комнаты, и на пороге в нерешительности остановился дежурный.
— Что случилось? — повернулся к нему Потапов.
— Мыши, товарищ начальник, — как-то не сразу, словно еще в чем-то сомневаясь, ответил дежурный. — Рядовой Васильев прискакал оттуда и докладывает: с Персидской стороны бегут. Много их, чертей, товарищ начальник…
— Еще новость, — недовольно сказал Потапов. — Отставить собрание! В ружье! — крикнул он. Затем отдал распоряжение дежурному сейчас же доложить в штаб и усилить бдительность пограничных нарядов. Сам же вскочил на коня и ускакал…
…Зрелище было — описать невозможно! Вначале, как рассказал старший наряда Васильев, мыши перебегали от норки к норке, от комка сухой глины к другому комку и никому в голову не приходило, что надвигается беда. С каждой минутой мышей становилось все больше и больше — откуда бралось! Они пошли семьями, колониями, а потом — сплошной серой массой, широким — километра на два — фронтом вдоль границы.
Впереди шумным валом перебирались кузнечики, стрекозы, всякая мелкая мошкара, еще способная прыгать и убегать. Ползли змеи, скорпионы, фаланги. Кое-где бежали суслики, зайцы, линялые, в клочьях грязной шерсти, лисицы. А дальше уже не было видно ли сухой травы, ни камней, ни земли — одна сплошная, серая, тягуче-живая масса, которая двигалась к заставе.
Потапов галопом выскочил на лобастый бугор и растерянно огляделся. Везде были мыши. Он вспомнил экспедицию ученых, которые в прошлом году жили на границе, раскапывали мышиные норки, отыскивали разносчиков чумы. Ученые рассказывали пограничникам страшные истории, а те только украдкой посмеивались: «Говорят, больше ста лет прошло, как нет у нас этой болезни, а ежели есть она на той стороне — там и душить ее надо».
Потапов кинул возбужденный взгляд на бойцов, все еще сидевших в седлах, и приказал всем надеть противогазы, а коноводам отвести лошадей на соседний бугор, что поближе к заставе.
— Аксенов, зачем так много бежит мышка-чума? А? Скажи, пожалуйста, — спросил Узаков и напялил на лицо противогазную маску. Аксенов махнул рукой: некогда разговорами заниматься.
К бугру на большом галопе подкатили обозные лошади. В повозках было все, что можно найти на заставе: керосин, деготь, бочонок хлорки, бидон креолина.
С повозками появились и фельдшера. Они все выгребли из своих аптечек. На одной повозке привезли плуг. Здоровяк Лисицын торопливо перепряг своих тяжелоногих лошадей из повозки в плуг и, яростно вцепившись в поручни, начал первую борозду на пути мышиного нашествия.
