16 был большой охотник. Честолюбие Стася ликовало. Редкое умение возвысило Стася над остальными бесталанными поварятами. Но от унылого выковыривания сливовых косточек, увы, не освободило. И пока руки делали дело, глаза не переставая смотреть, а уши слушать. Поэтому появившихся Слухов Стась не пропустил.
Слухи, одетые в ярко-красные одежды, дабы быть заметнее в любой толпе, ходили обычно парами. Славились они зычностью голосов. Неспешно шествуя по столице, Слухи останавливались на площадях, собирая толпы заинтересованных горожан, и доносили до них то, что имели сказать. Сегодня они намеревались распустить по городу слух о том, что очередной Битый час назначен правителем через три дня.
Стась вмиг повеселел. Битый час – время наказания, а то и казней Львом 16 пойманных преступников и душегубов, развлечением был знатным. Случался он нечасто, по мере наполнения узилища провинившимися, но не реже раза в месяц. Стась ни одного не пропускал. Разговоров потом на кухне было на неделю.
Лев 16 во второй шанс не верил. Если человек хоть раз оступился, то верить ему нельзя. Ни в коем случае. И наказывать нужно непременно прилюдно, с размахом, масштабно. Хотя кровожадным правитель вовсе не был. Как и многие его предприимчивые предки, Лев 16 купался в золоте. Сия процедура всегда была залогом здорового румянца и благодушного настроения. Да и как, скажите на милость, не стать добряком хотя бы на время, восседая в белоснежной фарфоровой ванне, доверху наполненной золотистыми пузырьками. Ванны улучшали цвет лица сиятельного владыки и обходились совсем недорого. Из трех золотых монет колдуны на окладе способны были сотворить целую гору наимягчайшей золотой пены, пузырьки которой лопались с приятным уху, мелодичным звоном упавшей золотой монетки.
Большое стечение народа в Битый час обеспечивалось не только первоклассным зрелищем (а что может быть интереснее, чем страдания ближнего?), но и бесплатным угощением. Лопнувшие от невыносимого жара и раздувшиеся до невозможных размеров кукурузные зерна – способ продать ведро кукурузы по цене мешка, в Битый час раздавались бесплатно и были щедро сдобрены сладким сиропом. Горожане подставляли приготовленные загодя кульки и миски.
Нетерпеливая, взбудораженная толпа запрудила поле с раннего утра. Предвкушая зрелище, зрители располагались прямо на травке, мусоря вокруг шелухой от семечек, оживленно болтая и сплетничая. Мыши прозорливо зарывались поглубже в норы. Те, что не успели, были безжалостно растоптаны сотнями ног.
Действо, меж тем, было почти готово начаться. Помост собрали загодя, с вечера. Мягкое кресло для Льва 16, заваленное подушками, установили. Битый час никогда скорым не бывает, не мудрено и зад отсидеть. Последней внесли и установили в центре помоста скамью подсудимых. Скамья была старой, работы знатной – топорной, сделанной давным-давно безвестным мастером из мореного дуба. Каждая завитушка декора резной спинки была вырезана искусно, на совесть. Льву скамья досталась по наследству от предков. Чьи только зады не полировали ее за прошедшие десятилетия: двоеженцы, фальшивомонетчики, рукоблудники, сластолюбцы, промышлявшие кражей сладостей для насыщения собственной утробы, посусейники и поамбарники, выносившие последнее из сусеков и амбаров соответственно, лизоблюды, что чужие тарелки по трактирам облизывают наперед хозяина, конокрады и послушники, то есть те, у кого своего ума нет, вот и живут чужими советами, часто дурными, и прочего люда тьма-тьмущая. Цвет нации, сливки общества.
Наконец появился правитель, обвел все вокруг довольным взглядом, угнездился в кресле и махнул рукой, введите, мол, первого обвиняемого.
Наши путешественники к тому моменту, следуя плану, рассредоточились по запруженному народом полю и, пробираясь сквозь толпу, пристально вглядывались в лица людей. Задача была не из легких – отыскать в толпе сгинувшего за стеной резиденции правителя с заветным коробом вранья поваренка. Нашедший должен был поднять вверх палку с загодя привязанной красной тряпицей и махать, покуда остальные не соберутся.
Судилище в Битый час напоминало театральное представление, местами трагедию, а местами комедию.
Наделенный немалым актерским дарованием городской обвинитель дождался, пока на скамью подсудимых усадят первого обвиняемого – тощего, опасливо озирающегося юнца, набрал воздуха в легкие и провозгласил: «Горожанин по прозванию Карп Отмороженный обвиняется в наезде на золотых дел мастера Исаака Голда, в результате которого пострадавший получил переломы трех ребер и уронил лицо в грязь.»
Пострадавший, имевший вид скорбный и болезненный, присутствовал здесь же в первом ряду, удовлетворенно сложив руки на животе.
«Что имеете сказать по существу обвинения?» – обратился обвинитель к юнцу.
Обвиняемый, еще недавно задиристый, точно петух, оказавшись на скамье подсудимых неожиданно сник и красноречие потерял напрочь.
Выждав минуту-другую и не получив ответа, обвинитель удовлетворенно кивнул и громогласно обратился в толпу: «Пострадавший Исаак Голд, прошу подняться на помост и прояснить суть дела.»
Золотых дел мастер засуетился, с помощью многочисленных родственников поднялся по ступеням и стал обличать задиру: «Иду я, значит, из бани. Никого не трогаю. Как вдруг на перекрестке на меня налетает коляска. Новая, лаковая, с блестящими спицами. Толкнула в бок, опрокинула, по грязи проволокла. Новый кусок земляничного мыла я от испуга выронил, а лошадь его растоптала. А этот субъект в рубахе нараспашку и не притормозил даже, знай только, лошадь плеткой охаживал … .»
Льву 16 речь не так уж и сильно пострадавшего золотых дел мастера наскучила, и он хлопнул в ладоши. День, конечно, длинный, но не резиновый. Нечего тратить время на разглагольствования самодовольного ремесленника. Все и так ясно. Глупые юнцы при средствах, творящие глупости всегда были, есть и будут. И наказывать кого-нибудь из них для острастки прочих периодически непременно надобно. Сколько их уже перебывало на скамье подсудимых и не сосчитать.
Обвинитель чутко уловил смену настроения правителя.
«Карп Отмороженный, волею правителя Льва 16 за наезд на прохожего приговаривается к вставлению палок в колеса его коляски. Самому ему отныне дозволяется передвигаться по столице только пешком.»
Народ вокруг помоста довольно захохотал. Покрасневшего от стыда Карпа вытолкали со скамьи подсудимых взашей и усадили нового обвиняемого.
«А ущерб?» – неожиданно обиженно возопил Исаак Голд.
Толпа снова взорвалась хохотом.
Городской обвинитель не растерялся: «В возмещение убытков обвиняемый Карп Отмороженный должен предоставить в полную и безвозмездную собственность пострадавшего золотую цепь со своей шеи длиной до пупа.»
Ровно в этот момент Иван и обнаружил искомого поваренка, стоящего ногами на тиснутой с кухни табуретке (для пущего обзора) и ржущего во все горло над перипетиями судьбы обеспеченного хлыща.
Следующий сиделец на скамье подсудимых в отличии от предыдущего нисколько не тушевался и вину свою признавать отказывался. Хотя вина была весомой – пудовой чугунной чушкой. На помост ее выволокли два дюжих стражника, за которыми гордо задрав
