В сенях шуршали тараканы. Пахло кислым, портянками, овчиной. Богданна сидела, опустив голову. Тоска не проходила. Девушка спрашивала себя, как она очутилась здесь, почему. Ответить не могла.
Иначе чувствовал себя Ростислав. Был он в возбужденно‑радостном состоянии. Такой удачи не ждал – попасть в гнездо «боёвки». Даже безотносительно к главной операции, найти пристанище бандитов было немалым успехом.
О прибытии в город крупного вожака националистов, в недавнем прошлом гитлеровского прислужника Павлюка, органам государственной безопасности стало известно сразу. Выяснили, что приют ему дал священник храма святой Елижбеты Иваньо, как и Павлюк, запятнанный связью с фашистами. Заставил служить себе Павлюк и некоего Торкуна, спекулянта и проходимца, когда‑то сотрудничавшего в «двуйке» – контрразведке Пилсудского, а потом – с гестапо.
Выполняя оперативное задание, Ростислав Демьянко сумел под видом эмиссара из‑за рубежа проникнуть в банду, узнать их планы. Теперь дело идет к концу. Два‑три дня, и Павлюк с сообщниками будет схвачен. Важно взять живыми, порассказать могут многое, особенно Павлюк и Иваньо…
– Слава Украине!
Демьянко вздрогнул.
В дверях стоял Долгий. Он был одет в тот же костюм, что и при неудавшейся встрече с Богданной. На груди висел автомат, сбоку – пистолет.
Из‑за спины Долгого выглядывал Стецко.
– Героям слава! – Демьянко поднялся с места. Подумал: «Третий – на улице».
Долгий расшаркался перед Богданной, как ему казалось, очень галантно, протянул руку Демьянко. Пришлось ее пожать.
– Вот, берите «медок». Для пана отца последний отдам. – Стецко подал Демьянко и Богданне два пакета.
Они рассовали взрывчатку по карманам.
– Последний запас, – подтвердил Долгий. – Тикаем отсюда скоро, жить здесь нельзя. – Большой рот его перекосился, тонкие губы задергались.
– Я пойду? – сказал Стецко.
– Иди, – разрешил Долгий. Объяснил гостям: – Вместе с Карпо караулить будут, поговорить спокойно можем.
«Карпо – третий в «боёвке», – понял Демьянко.
Долгий снял автомат с груди, положил на лавку и подошел к ларю в углу. Поднял крышку, достал бутыль, банку консервов, хлеб, пару щербатых чашек, мутный стакан.
– Давай выпьем. Звать тебя как?
– Демьянко.
– А вас, пани?
– Богданна.
– Вот и познакомились. Я – Долгий. Слыхали?
«Бандитское честолюбие», – подумал Демьянко и ответил:
– Не довелось.
Он решил держаться независимо, даже нагловато, чувствуя, что так внушит Долгому больше уважения.
Долгий сморщил узкий лоб, пошевелил бровями – ответ ему не понравился. Однако не сказал ничего.
Разложив угощение на столе, хозяин вытащил из‑ под пиджака висевший на брючном ремне кинжал. Черный, с фигурной рукояткой – таким вооружал Гитлер своих головорезов‑эсэсовцев.
Уткнув острие в консервную банку, Долгий ударил ладонью по рукоятке. Из пробитого отверстия брызнул томатный соус. И вдруг Богданна подумала: может, именно этим кинжалом Долгий убил жену и дочь Стефана. Горло девушки перехватила судорога. Богданна почувствовала, что не сможет заставить себя проглотить хотя бы кусочек угощения Долгого.
А тот уже вскрыл консервы, нарезал хлеб, до краев наполнил стакан и чашки самогоном. Стакан пододвинул Демьянко.
– Ваше здоровье, Богданна. Не ходят к нам девушки, а такие, как вы, и подавно.
Судорога в горле не проходила. Богданна взяла кусочек хлеба, поднесла к губам.
– Пейте! – Долгий тянул к ней свою чашку, чтобы чокнуться.
– Спасибо, я не пью.
Глаза Долгого зажглись злобой.
– Как это «не пью»? Может, компания для вас неподходящая?!
– Чего обижаться, – поддержал Богданну Демьянко. – Нельзя ей, доктор запретил.
Долгий рассмеялся невеселым смехом, похожим на хрип того пса, что привязан был к крыльцу хаты.
– Доктор! До ста лет жить собралась? Всех нас пуля ждет, а они – про доктора. Пей, тебе говорю!
Демьянко понял, что Долгий пьян угарным, запойным хмелем, который продолжался не одну неделю. Глаза его остекленели, большой тонкогубый рот дергался. Лютые дни в сыром схроне – подземном убежище среди леса, волчьи ночи на дорогах, пламя подожженных хат, стоны убитых, выстрелы «ястребков» довели человека‑зверя до исступления, и только алкоголь помогал ему еще как‑то жить. Иногда действие яда ослабевало, рассудок мутился.
«Черт, как же быть? – думал Демьянко. – Нельзя ссору затевать, не время и не место».
Мягко посоветовал:
– Выпейте, Богданна, не обижайте хозяина.
Поднял свой стакан:
– Будьмо!
– Слава Исусу! – тотчас откликнулся Долгий, придерживая чашку у губ, ждал, как поступит Богданна.
Мысли Демьянко будто передались ей. Девушка поняла, что нельзя перечить бандиту, обезумевшему от страха, злости, водки; придется подчиниться.
Медленно взяла чашку, глотнула вонючий самогон, закашлялась.
Долгий единым махом осушил свою порцию. С вызовом посмотрел на Демьянко, который отпил три четверти стакана.
– Что, тоже доктор запретил?
– Ты на сеновал завалишься, а мне сорок километров ехать, потом с толом по городу идти, – спокойно возразил Демьянко.
Ответ его вернул Долгого к затаенной мысли, которая не оставляла бандита. Почти любезно Долгий сказал:
– А вы не торопитесь уезжать, побудьте с нами. Бояться нечего, охрана есть, ты заснешь, мы с Богдан‑ ной посидим.
Глядел в сторону, говорил безразличным тоном, но было в голосе что‑то такое, отчего Богданна сжалась, почувствовала беду.
Не понравилось его предложение и Демьянко.
– Нет, задерживаться мы не можем.
– Врешь! – губы Долгого задергались. – Все вы врете! Обманули, предали.
– Никто тебя не обманывает.
– Много ты знаешь! – На лице бандита как будто двигались два лоснящихся красных червя.
«Надо сматывать удочки, – подумал Демьянко. – Совсем его, скотину, развезло».
Долгий опять налил самогону – всем троим. Богданна с ужасом смотрела на стоящую перед ней чашку. Неужели придется снова пить? Нервы ее были так напряжены, что крепчайший «бимбер» не хмелил, но даже вид самогона вызывал тошноту.
– Много ты знаешь! – повторил Долгий. – В западную зону уходить надо, а чего я там делать буду, в Германии ихней?! Чего? Но память здесь по себе оставлю, ой, оставлю! – тяжело заскрипел зубами. – Навек Долгого не забудут. Пей! – Не дожидаясь остальных, снова плеснул самогон в рот. – Пейте, чего ждете.
– Нам хватит, пора идти, – твердо сказал Демьянко, отодвигая стакан. Понял, что больше уступать нельзя, от уступок бандит наглеет. Будь Демьянко один, он бы не боялся ничего, но Богданна!
Встал из‑за стола. Девушка последовала за ним.
Долгий в упор оглядел Богданну. Узкие глаза раздевали, липли к стройным ногам, крутым бедрам, высокой груди.
