в другую сторону, все еще сжимая кисть Канте – и кусок его предплечья. В конце концов он отбросил их в сторону вместе с кольцом на пальце.
Канте рухнул на колени. Кровь толчками выплескивалась из обрубка руки, растекаясь по доскам. Микейн что-то крикнул Торину, но в ушах у Канте звенело от шока. Затем боль согнула его пополам. Он потерял сознание и упал на бок, теперь и сам залитый кровью.
Мир сузился. Перед глазами то появлялись, то исчезали смутные тени.
Затем Канте почувствовал, как его обхватили за туловище, приподняв обрубок руки.
Микейн сунулся к нему лицом, голос у него был язвительным:
– Ты так легко не сбежишь, братец…
Боль в руке вспыхнула еще сильней – с шипением и дымом опаляемой плоти.
Часть XVIII
Корень всей боли
Мученье может быть самым лучшим учителем, а боль – это истинный источник мудрости. Но для начала тебе следует выжить. Мертвецу уже не извлечь никаких уроков.
Из «Раскаяния завзятого грешника» Анагорака хи Дамоа
Никс и все остальные собрались вокруг хрустального кокона. На внутренних стенах купола по-прежнему бушевал изумрудный огонь. Еле слышно напевая, Никс выпустила несколько светящихся прядей, прощупывая эти потоки энергии – пытаясь отыскать путь в пламени, чтобы добраться до Шийи.
Рааш’ке у них над головами кричали и в ужасе били крыльями, уворачиваясь от сверкающих волн изумрудного огня, который некогда поработил их. Даал метался среди них, всеми силами пытаясь успокоить и ободрить их. И понемногу добивался некоторого успеха, полагаясь на свою собственную врожденную способность мысленно общаться с другими, сочувствовать и утешать.
Перед Никс же стояла ее собственная непростая задача.
Дождавшись, пока не пройдет очередная такая огненная волна, она метнула свою нить прямо к стеклу кокона и сумела меньше чем на мгновение прикоснуться к нему. И в этот момент перед ней промелькнул образ Шийи – но не изображение, видимое глазом. Шийя была золотым ореолом обуздывающего напева, по которому хлестал злобный огонь. Что-то очень похожее происходило тогда и с Баашалийей в Пасти. Паук силился сломить ее, обуздать своей фальшивой, испорченной песней. Хотя Никс ощущала не только ярость врага, но и его ужас перед Шийей.
Никс убеждала бронзовую женщину держаться. И хотя Шийя была намного сильнее Баашалийи, паук использовал против нее всю мощь этого купола.
«Он все-таки сломает Шийю…»
И тут вспышка зеленого огня с треском ударила по пряди Никс. Отвращение оказалось настолько сильным, что ее отбросило на несколько шагов назад. Сила удара была просто невероятной. Она потерла жгучий укус в середине груди.
– Что же нам делать? – взмолился Райф. – Нельзя ведь просто оставить ее там!
– Она сильная, – сказал Грейлин.
Никс покачала головой, уверенная в том, что уже почувствовала.
– Недостаточно сильная.
– А как насчет Даала? – продолжал упрашивать Райф. – Может, с его дополнительной силой ты смогла бы прорваться…
Никс уставилась вверх. Даал продолжал описывать круги среди беспорядочно мечущейся стаи рааш’ке. Обратила она внимание и на своего скакуна Метила, который остался на полу. Тот тоже был на грани паники, низко пригибая голову всякий раз, когда над головой проносилась волна зеленого огня, и писком выражая свое отчаяние.
– Нет, – ответила она Райфу. – Даал нужен рааш’ке. Если мы потеряем эти крылья, то никогда отсюда не выберемся. И даже если добавить силу Даала к моей, я не думаю, что это поможет – только не против всей мощи этого купола.
– Тогда как насчет грубой силы? – спросил Джейс, поднимая свою гулд’гульскую секиру.
Дарант и его люди кивнули, признавая мудрость такого решения. Хотя Викас была настроена явно скептически, и не без веских оснований.
Никс уставилась на кокон, подмечая сквозь зеленые вспышки, как Шийя бьется в конвульсиях внутри.
– Пока что рано. Этот кокон – замо́к, а Шийя – ключ к тому, что мы должны здесь сделать. Повреди либо то, либо другое – и мы уже проиграли.
Крайш, который держался поодаль, изучая нависшую над бездонной дырой гигантскую хрустальную сферу, вдруг крикнул:
– Здесь что-то происходит!
Все обернулись.
До сих пор огненная буря, бушующая под куполом, вроде бы никак на нее не повлияла. Запертая в бронзу сфера все столь же непоколебимо и безмолвно покоилась в своей колыбели – хрустальный глаз, смотрящий на них пульсирующим золотым зрачком. Но теперь хрусталь задрожал. Это была всего лишь небольшая вибрация, однако для столь массивного объекта и она была способна лишить самообладания. Золотое море внутри заплескалось, подстегиваемое невидимой бурей. Бронзовая колыбель застонала. Растяжки, на которых висел этот огромный дрожащий шар, заскрипели от напряжения.
– Что это вызвало? – спросил Джейс.
Никс снова посмотрела на кокон, представив себе бронзовую женщину, неистово бьющуюся в своей хрустальной тюрьме.
– Это Шийя. Сфера реагирует на ее натиск.
– Тогда мы должны освободить ее, – с тревогой произнес Джейс. – Надо рискнуть и все-таки взломать кокон.
Все взгляды обратились к Никс, но ответ пришел с другой стороны.
– Слишком поздно, – произнес чей-то свистящий, скрипучий голос, как будто это была первая попытка говорящего высказаться вслух. В нем не было ни насмешки, ни удовлетворения – лишь холодная констатация факта. – Дело сделано и не может быть обращено вспять.
Все обернулись к изогнутой стене купола неподалеку. Из темной глубины одного из огромных ответвлений выступила бронзовая фигура. Это был паук, который наконец вышел из своего укрытия.
Обогнув гигантский кабель, уходивший под пол, он продолжил путь к сфере. Как и в отношении качества его речи, в поведении паука не чувствовалось никакой враждебности или угрозы, лишь смутное безразличие – может, разве что с оттенком некоторого любопытства.
Никс мельком увидела его чудовищную фигуру в Пасти, но это зрелище длилось меньше вдоха. И вот теперь, когда паук полностью открылся, от его вида сводило желудок. Его бронза расплавилась в шлак, а внешность лишь отдаленно напоминала человеческую. Ходил он на двух ногах, у него были две руки и голова. Но на этом сходство и заканчивалось. Его рот представлял собой прямую щель и выглядел только что сформировавшимся. Металлические губы казались более гладкими и новыми, как будто их только что выплавили и придали им форму только для этого разговора с теми, кто осмелился вторгнуться в его владения.
Однако его глаза – стеклянно-голубые – были под стать глазам Шийи. Именно в этих глазах и проявилась хоть какая-то реакция существа на их вторжение. За круглыми стекляшками сверкал огонь, но обжигали они морозным холодом. Сияние их было ледяным и коварным, почти столь же враждебным, как и весь его облик. Это было так, как если бы паук стремился сорвать с себя последние остатки всего человеческого – как по форме, так и по духу.
Когда существо приблизилось, собравшиеся настороженно попятились, подняв оружие. Все они знали силу и скорость Шийи.
Никс не двинулась с места.
Когда паук заметил ее позу, его враждебность вспыхнула еще ярче, на сей раз демонстрируя такую чисто человеческую черту, как способность ненавидеть. Даже его бронза потеплела от еле сдерживаемой ярости.
– Это ты разбила мою власть над рааш’ке, это ты притащила Ось в мои владения!
Никс, которая впитывала его слова, вновь споткнулась об этот странный термин.
– Ось? Что это? Что я притащила?
Он бросил взгляд на Шийю.
– Будучи Корнем, я не питал особой надежды поймать и заточить в неволю та’вина столь могущественного, как она. – Струйка эмоций опять просочилась сквозь бронзу – на сей раз холодного удовлетворения. – Только ради этого стоило бы покончить с миром.
Никс вся сжалась.
– Что ты имеешь в виду?
Бронзовая фигура указала на сферу. Теперь ее колыбель содрогалась еще сильнее, сотрясая землю под ногами. Его следующие слова прозвучали ужасающе буднично и были произнесены с непоколебимой уверенностью:
– Эта турубья скоро разорвет мир пополам. – Паук попытался улыбнуться своей щелью рта, как будто камень вдруг научился насмехаться. – Ирония в том, что это сделает Ось. Мне даже не надо подчинять
