— Мне бы воды напиться, парит очень, — просительно проговорила Мария.
Скиба молча указал на колодец с притороченным к цепи ведром. Мария пила студеную воду, чувствуя на себе пристальный взгляд хозяина. Тот не уходил, что-то выжидая. Мария выпрямилась и спросила:
— Не знаете ли присказок народных?
— Кое-что знаю, — ответил неприветливо Скиба. — Ну, вот хотя бы эту: «Ты лошадь поил?» — «Поил». — Скиба задумался, потом проворчал: — А, дальше забыл. Может, вы помните?
— Вроде бы помню: «А чего ж у нее морда сухая?» — «До воды не достала».
Обмен паролями состоялся. Хозяина будто подменили.
— Проходьте в комнаты, — гостеприимно пригласил он.
В светлице вымытый до желтизны пол, герань на окнах, огромный фикус в кадке, занявший угол, патефон на тумбочке, прикрытый кисейной накидкой, иконы в вышитых рушниках, сулея самогонки на столе. За столом — трое.
— Слава героям! — сказала Зоряна.
— Героям слава! — откликнулись те, за столом.
Фининспектор, приехавший вместе с Нечаем, оказался веселым, общительным парнем. Он недолюбливал акты и налоговые ведомости — просидел над ними вечер в сельсовете — и на этом закончил ревизию. Но покидать Зеленый Гай не торопился. Перезнакомился с хлопцами, девчатами. К нему привыкли. Был он человеком начитанным, рассказывал о больших городах, где ему довелось побывать. Однажды заговорили о том, кто кем станет, когда наладится жизнь, окрепнет разрушенное войной хозяйство.
— Поеду я в Киев, выучусь на инженера, — размечтался Лесь.
— А чего? — поддержали его хлопцы. — У тебя к машинам талант.
— Заканчивай школу да подавайся в институт механизации сельского хозяйства, — посоветовал фининспектор. — Вернешься потом в село, будешь механиком.
— Мало у нас машин. На весь колхоз одна…
— Потому что колхоз небольшой. Вот вступят в него все селяне — на широкие поля много машин понадобится…
— К этому дело идет, — согласились хлопцы. — Давно б колхоз окреп, если бы не бандеры проклятые…
Желтоватыми огоньками рдеют в темноте цигарки. Неторопливо идет разговор. Девчата тихо-тихо запели песню, хлопцы заслушались. Хороший вечер, тихий, и песня для души радость.
— Славный у тебя голосок, — похвалил фининспектор Надийку. — А ты кем станешь, дивчино?
— Учительницей… как Мария Григорьевна…
— Кстати, что-то ее сегодня не видно, — поинтересовался Нечай. — Не случилось ли чего?
Надийка ревниво передернула плечиком, сказала очень равнодушно, так равнодушно, что все на это обратили внимание:
— Ушла учительница в Долиновку. Говорила, там один старый много песен знает. Может, и заночевала где…
Нечай и фининспектор незаметно переглянулись. Посидели еще, поговорили. А когда луна выкатилась из-за дальнего леса, Нечай шепнул стоявшему рядом с ним Лесю:
— Тревога… Сбор «ястребков» с оружием через час у старой вербы около става. Передай другим. И чтобы тихо…
Фининспектор первым встал с дубков.
— Пора, хлопцы. Завтра опять за акты с утра садиться…
— И нам пора, — откликнулся Лесь.
А через час Иван Нечай представлял «фининспектора» комсомольцам истребительного отряда: «Лейтенант Василь Малеванный».
Лейтенант рассказал, что по полученным сведениям в старой мельнице находится контактный пункт националистов. Днем к мельнице никто не ходит — проверили. Значит, ночью… Задача «ястребков» — перехватить связника. Брать живым.
Лейтенант проверил оружие, распределил посты, договорился о сигналах. Комсомольцы по двое исчезали в темноте, кольцом охватывали мельницу, перекрывали засадами оба конца гребли. Василь с Нечаем забрались под куст верболоза у самого водяного колеса. Поодаль укрылись Лесь и Надийка. Девушка уверенно держала винтовку, у которой заботливый Лесь подпилил приклад, чтобы удобнее стрелять — слишком велика трехлинейка для девичьих рук.
Долго лежали в темноте. Дурманяще пахли травы, тихо пробивалась из-под шлюзовых щитов вода. На ставу глухо шлепали широкими хвостами-лопатами разгулявшиеся карпы. В селе гасли окна.
Лесь лежал совсем рядом с Надийкой, она чувствовала теплоту его тела. Он наклонился, чуть слышно прошептал:
— Гарно, правда?
Надийка предупреждающе покачала головой: не отвлекайся, Лесь, слушай…
Невдалеке трижды ухнул пугач. Сигнал — рядом чужой. Надийка поудобнее перехватила винтовку.
Бандеровец шел по берегу ручья, через луг, откуда его совсем не ожидали, потому что ближайший путь к мельнице от леса — через греблю, прямо у которой начинались столетние ясени. Шел мягким, неслышным шагом, пригибаясь, держа наготове автомат.
Гнат Дзюба, пятнадцатилетний хлопчина, только вступивший в комсомол (берегли его «ястребки» и, как казалось всем, поставили в самое безопасное место), следуя приказу, беспрепятственно пропустил бандеровца к мельнице. Миновал связник и Олеся с Надийкой. Совсем рядом прошел, метрах в двадцати. Приблизился к вербе, раскинувшей ветви над ручьем, и затаился в ее тени, неподвижный. И тут явственно услышали легкий звон металла. Это Гнат не утерпел, стало ему обидно, что самое главное произойдет без него. Пополз он за бандитом да зацепился за что-то винтовкой.
— Бросай зброю! — сразу же крикнул бандиту Малеванный.
Бандеровец прыгнул в сторону, автоматная очередь выбила щепки из старого, почерневшего сруба мельницы. Так получилось, что лейтенант оказался в очень невыгодном положении — сорок метров земли, насквозь пробиваемых автоматом бандита. Василь ожесточенно рвался через эти метры под прикрытием Нечая и других ребят. Хлопцы стреляли расчетливо, пули впивались в вербу, но бандеровца не трогали — был приказ взять живым. Связник, пригибаясь, побежал к ручью, там — трава по пояс, а еще дальше — лес.
Навстречу поднялся Лесь. С винтовкой наперевес он в несколько прыжков очутился рядом с бандитом. Тот на бегу вскинул автомат…
Упал Лесь, срубленный очередью.
Бандит сорвал с пояса гранату, все еще надеясь пробить дорогу. Вырвал кольцо, взмахнул рукой. Его опередила Надийка. Выстрел почти слился со взрывом гранаты, которую ослабевшая рука не бросила — оттолкнула на несколько метров.
И сразу стало тихо.
Хлопцы подняли Леся, вынесли на греблю. Лицо парня не потеряло напряжения последней минуты жизни; казалось, скомандуй — снова поднимется комсомолец навстречу бандитскому автомату.
Погиб комсомолец. Погиб боец…
Его и похоронят в этой земле. На вышитых руками старенькой пеньки рушниках опустят гроб. Бросят по обычаю комочки земли — «любил он тебя — будь ему пухом», — и все село пройдет мимо свежего холмика с пятиконечной звездой.
