— Не я! Не я! Лопни мои глазыньки! Разрази меня!.. — залепетал вор.
Но от этого жалкого лепета Марья Егоровна пришла в ярость. Она зычно закричала и затрясла Васеньку.
— В пивнушку сбегать?! А меня, бедную, слабую женщину, с мертвецом оставить!.. А? Так я же тебе покажу, зараза проклятая!
Через пять минут растерзанная Васькина гармонь лежала среди обломков мебели, на площадке перед дверью валялась серая примятая кепка, а клочья клешей болтались на всех острых углах вплоть до самых ворот.
А по улице, в сопровождении гогочущей толпы, Марья Егоровна волокла в милицию обалделого, почти несопро- тивляющегося Васеньку.
Когда через четверть часа агент угрозыска переступил порог комнаты и взглянул на разгром, на следы Васень- киного избиения, он с уважением сказал:
— Ну и ручки у вас, гражданочка!
И вошел, осторожно ступая через опрокинутую и поломанную мебель.
— Ну, а где же труп?
Но Марья Егоровна стояла с раскрытым ртом: трупа не было. Правда, осталась корзина. Она лежала на боку, и из нее медленно вытекал густой и зловещий красный сок.
Агент угрозыска наклонился, осторожно дотронулся до алого сока, понюхал свой палец и, слегка улыбнувшись, облизнул его.
— Вишневое варенье, — сообщил он громоздившейся за дверью толпе.
И уже строго и сухо обратился к ошеломленной Марье Егоровне:
— Ваша фамилия, гражданка? Имя? Род занятий?..
Если тронешь насекомое, оно притворится мертвым. Это инстинкт.
Как мертвый лежал и Витя.
Перед этим его волочили вниз головой по лестнице, и он с испугом принял обливавший его вишневый сироп за свою кровь.
Витя смутно понимал, что попал в бандитский притон, и когда Марья Егоровна вместе с Васенькой исчезла за дверью, он решил удрать и выскочил из корзины.
Где–то капала вода. Витя выглянул за дверь — там была кухня. Мальчик вымылся под краном, затер мокрой тряпкой варенье на своем платье и огляделся, соображая, как бы половчее улизнуть. На цыпочках зашел он снова в комнату и увидел в углу знакомый кожаный чемодан. Он вспомнил, что профессор спрятал туда бумаги и деньги.
Витя выглянул на лестницу. Пусто. Все соседи побежали вслед за Марьей Егоровной и ее пленником. Но было слышно, как во дворе гудела толпа.
«Ох, задержат, — подумал Витя. — С тобой не удрать, — обратился он к чемодану. — Как же открыть тебя без ключа? Жаль мне тебя, а придется тебя взрезать».
Витя вынул из кармана нож и быстро распорол чемодан. Еще минута, и пакет с деньгами и документами перекочевал в его карман.
Витя благополучно спустился с лестницы, протиснулся сквозь толпу и быстро скрылся за воротами.
Ему чудилось, что за ним погоня, и он сворачивал из улицы в улицу, из переулка в переулок, пока, запыхавшись, не прислонился к какой–то стене. Была уже ночь.
До утра просидел Витя, забившись между двумя грязными домишками, без сна, в размышлениях о том, как найти профессора и Костю.
«Поищу по гостиницам», — решил Витя.
Утром он отправился на розыски.
В этот день милиция спозаранку уведомила профессора о том, что ею вещи найдены в доме по Болотной улице.
Клавдий Петрович прямо, как был, в ночных туфлях помчался туда. Но в истерзанном чемодане, кроме своих рубашек и костюма, профессор ничего не нашел.
Клавдий Петрович ясно припомнил, как он при мальчиках укладывал в чемодан сверток с деньгами. Профессор ни в чем не упрекнул Костю, не сказал ничего об его товарище, но как будто на десять лет постарел.
«По его вине экспедиция, — удрученно думал он, — оказалась в безвыходном положении», — и эта мысль угнетала старика.
Молча вернулся Клавдий Петрович с Костей из милиции, молча стал неловкими руками рассовывать вещи из погибшего чемодана по остальным сундукам.
Костя загрустил. Наконец он не выдержал молчания и дотронулся до руки Клавдия Петровича..
— Пожалуйста, не думайте скверно о Витьке… Он не мог, уверяю вас, он не мог украсть общественные деньги!
— Я верю тебе, мой мальчик, — вздохнул профессор, — но мне очень тяжело.
И, видя, что Костя мучается, прибавил ласково:
— Ну, ничего не поделаешь, пойдем завтракать.
Костя заботливо осмотрел профессора.
— Клавдий Петрович, вы туфли ночные снимите. Где ваши ботинки?
Ботинки с раннего утра стояли вычищенные в коридоре за дверью. Костя принес их. Клавдий Петрович сунул ногу в ботинок, — нога не влезала. Профессор попробовал натянуть второй ботинок, но и эта попытка была неудачной.
— Какой дурак набил мои башмаки бумагой? — с сердцем сказал Клавдий Петрович.
— Что такое? — произнес он с изумлением, вытаскивая из ботинок деньги и документы.
Костя стремглав бросился в коридор и нос к носу столкнулся с пропавшим товарищем.
Лицо Вити сияло. Подложив деньги в ботинки, мальчик поступил как настоящий герой самого заправского приключенческого романа.
— Сумасшедший! — тряс его Костя. — А вдруг сперли бы опять!
— Я из–за угла глядел!
Завтракать пошли втроем. Ребята ели и болтали, болтали и ели. Через десять минут Клавдий Петрович узнал и о Витиных приключениях, и о чудесном зерне, и о Халиме.
Только в одном не сознались ребята — не рассказали, откуда они: боялись, что Клавдий Петрович отправит их обратно. Но профессор покусывал жиденькую бородку и одобрительно помаргивал сквозь выпуклые стекла очков.
— Ну, ладно, — сказал он под конец, — похлопочу. Может быть, оба поедете.
Тяжелый «Восток» нырял на зеленых волнах Каспия. Сначала носом вверх пароход взбирался на гребень волны, потом носом вниз летел по склону водяного холма, а корма вздымалась и глядела в небо.
Каспийское море ревниво сторожило путь в Азию, не хуже сказочного дракона. Почти все пассажиры лежали вповалку, измученные качкой. Немногие счастливцы любовались зелеными кипящими волнами и ярким блеском неба.
Костя всю дорогу был болен. Профессор тихо стонал на койке. А Витя, балансируя на палубе, с жадностью старался уловить вдали смутный очерк азиатского берега. Но когда впереди затемнелась долгожданная полоска земли, он с сожалением взглянул на сердитое взлохмаченное море.
Желтые, измученные пассажиры выползли на пристань. Костя с нежностью глядел на неподвижную старую землю. Правда, и теперь ноги его тряслись и как бы разъезжались, но с каждой минутой становилось легче.
— Клавдий Петрович, — с упреком обратился он к зеленому, как антоновское яблоко, профессору. — Зачем вы решили ехать морем? Ведь и вас укачало до полусмерти.
