Затем она потянулась, села, надела мягкие тапки с кроличьими ушами, – ну, что ж, пошли на укол.
Перед процедурным была небольшая очередь – одни женщины, так как процедурный был женским. Отстояв её, Кременцова с Анькой вошли вдвоём. При виде медбрата, который, стоя перед столом, наполнял шприцы, Кременцовой стало не по себе. Проще говоря, у неё слегка затряслись поджилки. Медбрату вряд ли исполнилось даже двадцать. Видимо, это был студент. Аньку предстоящая процедура, казалось, вовсе не волновала. Её надменные голубые глаза светились сарказмом.
– Привет, Илюха, – бодро сказала она, шмыгая слегка заложенным носом, – что такой кислый?
– Доброе утро. Фамилия?
Тон свидетельствовал о том, что Илюха ночью почти не спал и потому нечего к нему лезть с дурацкими разговорами.
– Карташова Анна Владимировна, – представилась Анька таким язвительным тоном, что Кременцовой стало смешно на одну секунду.
– Готовьте руку и попу, – распорядился Илюха, глянув на назначение, – сперва – руку.
Анька бесстрашно вздёрнула кверху рукав халатика. Озорная весёлость с её лица не сходила. Распаковав два тонких шприца, Илюха наполнил их до различной степени инсулином различных видов и сделал ей два укола рядышком. А затем он взял со стола десятикубовый, уже наполненный шприц с длиннющей иглой, при виде которой сердце у Кременцовой заколотилось вдвое быстрее.
– Теперь заголяйте попу, Анна Владимировна.
Досадливо, но опять же не без иронии скривив рот, Анька повернулась носом к стене, расставила ноги, длина которых могла бы вызвать припадок зависти у любой модели, и задрала халат, обнажая белые, чуть-чуть вислые ягодицы. Халат она натянула, скомкав его повыше пупка. На попе, с обеих сторон от складки, были заметны следы уколов.
– Анька, а ты чего без трусов сегодня? – внезапно перестал важничать медработник, взяв ватку и намочив её спиртом.
– Чтоб у тебя настроение поднялось, – отозвалась Анька, повернув голову так, что стал виден красивый профиль и правый глаз с наглым выражением, – я ведь к тебе очень хорошо отношусь! А ты меня только по голой заднице хлопаешь. Коли в правую.
Кременцовой никогда прежде не доводилось видеть, как делают укол в попу. Зрелище показалось ей любопытным, поскольку попа принадлежала красивой девушке, а колол симпатичный мальчик. Справился он со своей задачей весьма уверенно – пару раз мазнул ваткой по ягодице, премило заколыхавшейся, и вонзил иголку коротким, быстрым движением. Тем не менее, обе Анькины ягодицы вздрогнули и плотнее прижались одна к другой, а она сама немножко ругнулась матом.
– Задницу надо было расслабить, – сказал Илюха, вводя лекарство, – я ведь тебе каждый раз это повторяю!
По завершении процедуры он тщательно протёр ваткой место укола.
– Можете одеваться, мадемуазель.
– Мерси, – процедила Анька, одёргивая халат. Затем повернулась. Её лицо не было признательным. Кременцова надеялась – она выйдет. Но зря надеялась.
– А как ваша фамилия? – обратился к ней молодой садист.
– Кременцова.
Медбрат нашёл её в списке и сразу взял большой шприц с длинной иглой.
– Попу!
У Кременцовой вспыхнули щёки. Растерянно и неловко вытягивая из пряжки ремень, она поинтересовалась:
– А в руку разве колоть не будете?
– Нет, мадам, вам это не требуется. Живее, живее штаны снимайте!
Приказной тон задел Кременцову больше, чем перспектива смешной школьной экзекуции. Раздражённо встав носом в угол, она спустила трусики с джинсами до колен и задрала кофту.
– Секите!
Анька хихикнула. Юный хам без тени эмоций приблизился к голой заднице Кременцовой и всадил шприц довольно болезненно. Но зловредная Кременцова даже не пикнула, не поморщилась.
– Это что за укол? – спросила она, когда хам вводил.
– Спросите у доктора.
– Ты чего сегодня какой-то бешеный? – возмутилась Анька, – мою фамилию, видите ли, забыл, укол сделал так, что я чуть язык от боли не откусила! Юлечка, это антибиотик. Пенициллин. Курс – сорок уколов, по двадцать в каждую половинку.
В палату шли, потирая попы ладонями.
– А он что колол тебе в руку? – спросила Юля.
– Мне? Инсулин. Короткий и длинный.
– А! Значит, ты – диабетик?
– Типа того.
Зашли в туалет. Его состояние ужасало.
– Здесь, вообще, когда-нибудь убирают? – вскричала Юля, кое-как свесив над унитазом больно уколотую часть тела.
– Да, разумеется. Каждый год.
Вернувшись в палату, они умылись, после чего Анька помогла Юле переложить вещи из сумки в тумбочку. Удивилась, что столько книжек. Сама она, как успела Юля заметить, читала лишь одну книгу – «Справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству». Как только Юля опять легла, чтобы хоть немного поспать, хотя бы до завтрака – прибежала ещё одна медсестра, с пробирками и шприцами.
– Здравствуйте, девочки! Кто здесь у меня Кременцова?
– Я.
Поставив лоток с пробирками на край тумбочки, сестра вынула из кармана жгут и распаковала огромный шприц.
– Кровь из вены. Да ты лежи, лежи, не вставай! Лежи, говорю! Расслабься.
У Кременцовой ноги свело от страха. Но медсестра оказалась попросту чародейкой – зажмуренная больная всё ещё ожидала укола, когда она объявила:
– Сделано! Держи ватку десять минут.
Проводив её восхищённым взглядом, Юля спросила:
– Анька, что им мешает ей поручить обкалывать задницы, а тому идиоту – брать кровь из вен?
Анька, что-то мурлыча себе под нос, сидела за столиком, на котором стояло зеркальце, и подкрашивала ресницы.
– Именно то, что он – идиот. Не попадёт в вену.
– Так значит, надо его уволить к чертям собачьим!
Тут Анька вдруг повернулась.
– Ты где работаешь? Не в милиции?
– Не в милиции, – еле слышно пролепетала Юля, хлопнув ресничками, – а с чего у тебя возникло такое предположение?
– Ну, не знаю, как бы это сказать. Ты вроде не дура, а вроде – дура. Хочешь банан? Ещё два часа до завтрака.
Потрясённая объяснением, Кременцова проигнорировала вопрос. Через два часа, которые девушки провели в молчании, потому что одна спала, а другая красилась и читала, привезли завтрак. Он состоял из овсяной каши, сосисок, какой-то жидкости, не имевшей запаха кофе, однако названной именно этим словом, и двух кусочков белого хлеба с маслом. Анька проглотила всё это без зверского аппетита, но с ровной рожей, а Кременцова кривилась так, будто бы жрала стеклянную крошку.
– Ну и дерьмо! – буркнула она, кое-как доев и рыгнув.
– Ты лучше готовишь? – спросила Анька, взяв у неё тарелку, ложку и кружку, чтобы их вымыть.
– Да! Я картошку варю, яичницу жарю!
– Одна живёшь?
– Да, одна. А ты?
– А я – когда как.
Перемыв посуду, Анька начала чистить зубы фирменной щёточкой. Вдруг явился Илюха с двумя шприцами.
– Девочки, попы!
Он был как будто чем-то взволнован. Анька, стоявшая с зубной щёткой во рту у раковины, легла, а Юля перевернулась. Обе опять оголили задницы, удивляясь внезапному появлению в их палате Илюхи. Обычно, по словам Аньки, все по любым делам ходили к нему. Втыкая иголку в Аньку, сжимавшей зубами щётку, он произнёс:
– Расслабься, больно не будет.
Юле, которая также вся напряглась и сжала зубами палец, сказал вполголоса:
– Извините, Юлия Александровна, я не знал, что вы – из прокуратуры! Мне только что сообщили.
– Да ничего, – ответила Кременцова, забыв про страх перед болью. Боли и
