— Сволочи… — тихо и яростно пробормотал анлезиец, осторожно переворачивая завозившегося зверька на животик, и Ярослава сразу придвинулась ближе, склонилась к лежащему в ладонях у мужа унсу, и не удержав вспыхнувшего возмущения, зашипела рассерженной кошкой. Хотя и привыкла никому не показывать собственных эмоций, для её профессии это вещь совершенно непозволительная, но слишком уж жутким было представшее перед ней зрелище. У этого, невероятно худого и замусоленного унса не было крыльев.
Совершенно. И это был не особый вид охранников, и крылья он потерял вовсе не в схватке или случайном падении. На спине малыша вместо кожистого горбика, в который унсы сворачивали полупрозрачные, стрекозиные крылышки, виднелись не покрытые шёрсткой уродливые, келоидные рубцы, явно оставленные безжалостным ножом. Видимо тот, кто держал унса в неволе, очень не хотел позволить ему летать. Слава упорно не хотела верить в жестокость Тарля, но отчётливо понимала, теперь Васт обязательно проверит парнишку с особой придирчивостью. И не могла не согласиться с подобной предосторожностью.
— Мне кажется… — рассмотрев страшные шрамы на спине полудохлого хомяка, осторожно пробормотал Беркис, — посыльный так не мог… он со всякими беспризорными щенками возился… кормил, хотя и сам голодал. Я его первый раз на еду и поймал… каюсь. И зла причинять никогда не собирался, можете спросить, одел и накормил… а он исчез.
— Разберёмся, — скупо пообещала Слава, забирая унса у мужа, — не волнуйся. Лучше расскажи, какими умениями владеешь, чем воюешь…
нам нужно знать, на случай, если придётся выбираться отсюда с боем.
Да не вздумай лгать или переметнуться… себе же хуже сделаешь. Ну а если будешь вести себя хорошо… попытаемся помочь тебе найти ту драгоценность. Васт только усмехнулся, взглянув в оскорблённое лицо пленника, здорово это у Славочки выходит, объяснять собеседникам всё начистоту и не стесняться при этом упомянуть о таких вещах, какие обычные женщины говорить побаиваются. Ну разве Инделирри или Афродита разговаривают почти так же, но ведь они далеко не обыкновенные женщины.
— Я могу поклясться, — настаивал маг, — хотя и без клятвы не предам, понял уже, с кем судьба столкнула. Но если можно… одну просьбу… потом…
— Вот потом и будет видно, — уклонился от обещания анлезиец, — а пока отвечай на вопрос Славы, мне тоже интересно знать, в чем можно на тебя рассчитывать. Ну, разумеется, он и сам уже понял, пока потел над ловушкой Беркиса, что маг им попался неслабый. И ловчие заклинания плёл с запасом и выдумкой, хотя и без особой жестокости, сразу было понятно, это именно ловушки, а не смертельные западни. И неплохо разбирается в возможностях и особенностях применения магических заклинаний и о переходах знает немало… а вот о жрецах упомянул как-то вскользь и понять это замечание при желании можно по-разному.
То ли Беркису есть за какие грехи бояться служителей Астандиса, то ли он не желает им мешать, так как считает сильными и справедливыми.
— Я могу творить разные заклятья, — осмотрительно начал маг, поймал пренебрежительную ухмылку полуэльфа и заторопился, — меня хорошо учили, способности к магии в нашей семье наследственные. И я многое умею, но все примерно одинаково. Но нет ни одного уменья, каким бы я владел особенно хорошо… потому и доставал амулет определяющий истинный талант.
— Такие ведь есть у жрецов Астандиса? — недоверчиво нахмурился Васт.
— Есть… да не про нас. Раньше они ещё иногда помогали одарённым определиться в счёт будущих услуг, а после того, как Камаргис издал указ о подчинении храмов императрице, правила стали очень строги.
— Камаргис? — задумался анлезиец, — это не тайный ли советник прежнего императора? Так он ведь уже древний старик! Или это его сын?
— Он самый, — перешёл на шёпот Беркис, — говорят, жрецы провели ему ритуал омоложения… по особому указанию императрицы. Но это очень большая тайна… и очень опасная. И имя у него теперь другое…
Маргелиус.
— Что? — вот теперь Ливастаэр изумился по настоящему, имя Маргелиуса было ему хорошо знакомо, — так это он? А ты не мог ошибиться или спутать?
— Зачем бы я тебе говорил… — опасливо оглянулся на кучу старого хлама Беркис, — если бы не был уверен?
— Проверим, — веско пообещал лучник и обернулся к Тарлю, первым расслышав лёгкий шорох.
— Отдай… — в глазах приподнявшего голову мальчишки была откровенная вражда, но в его голосе Слава расслышала отчаяние, — это мой!
— Нет… твоим он быть не может. Ты мог его купить или найти… — слово «украсть» землянке пока упоминать не хотелось, — но от этого твоим он не стал. Унсы не простые животные, они свободные, разумные существа, и имеют напарников… и подчиняются только им.
— Срочно нужно возвращаться, — твёрдо постановил Васт, огорчённо глянув на жену и снова достал кинжал, — слушай меня, Тарль. Сейчас ты проглотишь несколько капель моей крови… и у тебя появятся силы на переход. Затем ты перенесёшь к дубу Славу с Кляксой, пополнишь резерв и вернёшься за нами. А чтобы ты не вздумал обманывать, унс пока останется со мной. И если он дорог тебе по-настоящему, ты должен понять… если не хочешь, чтобы зверёк издох, его нужно лечить и хорошо кормить.
— А разве я не кормил? — внезапно обиделся мальчишка и протянул Славе свои худые, исцарапанные руки, — вот! Трудно было не заметить многочисленных следов от укусов на грязноватых пальцах мальчишки, и старых, давно подживших и совсем свежих… Но начинать сейчас объяснять ему подробно, откуда она знает, как и чем можно кормить унсов, Слава не собиралась. Она и так сказала слишком много, и то лишь ради того, чтоб мальчишка понял главное, изуродованного зверька они считают не глупой детской игрушкой и не бесполезным дополнением к нему самому.
— Крови ему маловато, — прямо объяснил Тарлю анлезиец и второй раз за день вонзил кинжал в свой палец. — А вот тебе несколько капель моей не повредит… и запомни раз и навсегда, кровь анлезийца только тогда помогает вернуть силы и здоровье, когда дарована добровольно, от чистого сердца. Во всех остальных случаях — она яд. Беркис во все глаза смотрел, как Васт почти насильно заставил мальчишку слизать с пальца драгоценные капли и затем одним взглядом заставил свою ранку затянуться. А потом маг с восхищением наблюдал как на исхудавших щеках Тарля постепенно проступает бледный румянец, и мгновенно подживают болячки на иссосанных пальцах.
— Уноси их, — дождавшись, пока на лице мальчишки сквозь презрительное недоверие начнёт проступать изумление, указал анлезиец на сердито хмурившуюся Ярославу, уже сидевшую на зелёном лупоглазом кресле. Открыто спорить с мужем землянка не желала, а снять при незнакомых туземцах с шеи ладанку, в которой хранились теперь её чётки, не решалась. Хотя до сих пор не может сдержать довольной улыбки, вспоминая тот разговор с Аньэлдовиэллем, когда он попросил при нем ссыпать её руны в глубокий кубок тёмного, как чёрный шоколад, дерева.
