— И вы считаете, что ему опасно надевать на голову психошлем?
Гарбузов не ответил. Он подошел к окну и стал разглядывать раскинувшийся внизу парк с таким вниманием, будто видел его впервые.
— Скажите, — спросил он, не оборачиваясь, — не интересовался ли электронный дед, как вы узнали о его существовании?
— Интересовался.
— И что вы ответили?
— Сказал, что узнал случайно.
— И обещали заходить еще?
— Да, обещал.
— Ну что же… что же… — задумчиво сказал вице-президент, садясь в кресло. — Человеческий мозг может вмещать в тысячу раз больше информации. Суть в том — какая это информация. Если бы стереть лишнее… Но мы не имеем права этого делать. Представьте, вам в руки дали книгу, и вы наугад вырвали сотню-другую страниц. Чтобы ваш прадед, не подвергаясь опасности, мог получить логически связанную информацию, его второе «Я» само должно заняться сокращениями. А вот согласится ли оно расстаться со своей электронной оболочкой, добровольно пожертвовав при этом не только своим бессмертием, но и частью наверняка дорогой для него информации? Об этом можно только гадать. Мы не знаем, захочет ли лев, выросший в зоопарке, выйти из клетки для того, чтобы умереть в незнакомой для него саванне. Вот тут вы и должны помочь.
— Я?.. — удивился Михаил.:.
— Вы должны уговорить второе «Я» вашего Ивана Петрухина на такой шаг. Ведь вы все-таки родственник.
— А если он не согласится? Мне показалось, что этот серо-серебристый ящик — довольно большой эгоист.
— Пробуйте. Другого выхода нет. Если… если вы все-таки уговорите его… снимите пломбу с голубого рычага и поверните его на 180 градусов. Так вы отключите устройство, запрещающее компьютеру самому стирать свою память. Устройство ввели, когда несколько компьютеров, которым по тем или иным причинам надоело «жить», взяли да и стерли все. Полностью уничтожили вложенное в них сознание. Вы понимаете?.. Не доводите вашего электронного пращура до того, чтобы он, обманув вас, стер совершенно все. Это было бы трагедией…
— Постараюсь, — пообещал Михаил.
Ночью он долго не мог уснуть, чего раньше с ним никогда не случалось. Ворочался с боку на бок, несколько раз вставал и ходил по комнате. Но ничто не помогало. Вчерашнее не давало забыться. Наконец он не выдержал и включил электросон. Но все равно спал плохо. Снились кошмары: то компьютер пытался задушить его невесть откуда взявшимися щупальцами, то перед ним раскалывалась на части чья-то голова, то он видел вылезшего из допотопной ракеты старика с огромной, спутанной седой бородой, который зачем-то гнался за убегающим Михаилом. Петрухин проснулся с тяжелой головой.
«С чего начинать разговор с этим электронным прадедом? — подумал он, вставая. — С самого главного? Но не испортит ли все дело? Похоже, и впрямь этот серо-серебристый ящик стал отъявленным эгоистом. Уверовал в свои меры ценностей. Мыслящему человеку, видите ли, следует отрешиться от всего, самоуглубиться, сосредоточиться, он не может ни влюбиться, ни жениться.
И похоже, не очень-то он переживает за Ивана Петрухина. Ведь считалось, что тот давно погиб. Возможно, именно поэтому и развился в нем эгоизм. Я не удивлюсь, если этот ящик возомнит себя «сверхчеловеком» или чем-то в этом роде. Он в полной мере пережил, перечувствовал свою смерть. Так сказать, слышал музыку на своих похоронах…»
Когда Михаил подходил к знакомому зданию; на душе у него было муторно. Людмила сидела на своем месте, как и сутки назад, смотрела на экран. Услышав шаги, она подняла голову и, узнав Михаила, улыбнулась.
— Вы, действительно, решили приходить к нам каждый день?
— Я обещал бывать здесь даже, когда все мои дела на втором этаже закончатся.
— Это почему же? — смеясь, спросила девушка.
— А вы подумайте, пока я хожу.
— Ладно, — ответила Люда, краснея. — А вы знаете, ваш компьютер перенесли в отдельную комнату. Чтобы вам легче было общаться с ним.
— Где он сейчас?
— Там же, в конце коридора.
Михаил прошел на второй этаж и, так и не решив, с чего начать разговор, открыл дверь, ведущую в сравнительно небольшую комнату. Знакомый компьютер был там.
— Так скоро? — сразу же сказал серо-серебристый ящик.
— Да вот…
— Ты расстроен?
— Тебе показалось, — сказал Михаил, все еще не зная, как начать тяжелый разговор.
— Какое-нибудь дело ко мне?
— Особого дела нет, — соврал Михаил, растерявшись.
— Тогда поболтаем? Я очень…
— Знаешь, — вдруг решился Михаил, — я тебя обманул вчера, сказав, будто узнал о тебе случайно. Не случайно. Мне специально сказали. Тот человек, что был вчера со мной. Да и сейчас я пришел к тебе по важному делу…
— Вот видишь, а говоришь, не расстроен. Я сразу заметил!
— Постой, а ты помнишь, когда стал… вот таким?..
— Я все помню. Иван Петрухин улетел к Проксиме Центавра. А я остался тут.
— А ты не думал, что тот, другой «Я», вернется?
— Вернется?.. Он погиб. Корабль попал в метеоритное облако. Мы с Гарри страшно переживали, когда узнали об этом. А почему ты спрашиваешь?
— Понимаешь ли, Иван Петрухин возвращается…
То ли смех, то ли кашель услышал Михаил.
— Настоящий Иван Петрухин… человек. Он жив, слышишь?! А Гарри Холдер, судя по всему, погиб…
Компьютер молчал. Прошла одна, две, три минуты. Наконец Михаил не выдержал:
— Почему ты молчишь?
— То-то вы меня сюда перетащили… — печально и, как по казалось Петрухину, почти с надрывом сказал серо-серебристый ящик. — А я все понять не мог… Просто ты хотел мне эту новость сообщить, когда мы вдвоем будем… Но я-то как же? Я-то как, Миша?
— Что «как»?
— Со мной-то что будет?
— С тобой? Соединишься со своим первым «Я», с Иваном Петрухиным, и станешь им. Вот и все. Что же здесь непонятного?
— А то… Он потом будет, а я — нет!
— Ты будешь им. Я же тебе говорю: вы будете одно и то же.
— Это для того, чтобы потом вместе умереть. Вас-то вон сколько поколений прошло, ты даже всех и упомнить не можешь. А я все живой…
— И чего же в этом хорошего? Сам жалуешься, что тебе здесь все надоели, что тебе скучно, тоскливо без новых людей…
— Скучно, тоскливо… Это правда. Но так бывает лишь иногда. А если я еще больше загружу себя работой, то и на это времени не останется. Уж лучше жить так, чем умереть, стать НИЧЕМ. Нет, я не согласен!
— А я думал…
— Не согласен, и все тут!
— Я почему-то думал, что ты у меня добрый.
— При чем здесь добрый или злой? Я добрый. Что ж мне из-за этого лишаться всего, что я копил так долго? Еще и умирать. Из-за доброты? Нет, и не выдумывай… И оставим этот разговор.
