— Сидишь, чурка деревянная?
— Сижу, — без обиды, ласково ответил Шикин. — Сюжетец обдумываю новый.
— Вот я тебя, чурка, все спросить хочу, — тяжело присела рядом с ним кариатида. — Что, с деревянной башкой легче жить, чем с каменной?
— Это вопрос провокационный, — тонко улыбнулся Шикин. — Могу сказать одно, Капиталина Гавриловна, я живу неплохо.
— Ну а как пожар? Или молния вдруг ударит? Было с тобой такое? — поинтересовалась дотошная кариатида.
— Всякое бывало, — свысока ответил фантаст. — Не признавали меня, ругали, не печатали. А я знай себе курю и думаю: «Все вы дураки… Куда ж вы денетесь? Все равно пробьюсь».
— Насты-ырный… — с уважением вздохнула Капа.
— Да, — вдруг вспомнил Шикин. — Тут без вас какой-то субъект в кабинет прошел. Одет, знаете, очень странно — совершенно голый, бицепсы à l'antiquité, в сапогах и, кажется, в шапке.
— Вре-ешь! — схватилась за сердце Капиталина. — Неужто Антиной?!
— Похож, — вспоминая, кивнул Шикин. — Он до сих пор в кабинете сидит.
Что сделалось с Капой! Он пришел, красавец! Он все понял! Он полюбил ее наконец!
Капиталина ринулась в кабинет. О, блаженный миг надежды, как ты краток!.. Увы, в кабинете уже никого не было. В тревожно распахнутое окно лил дождь. Новенький сейф был изуродован вмятинами. На столе валялись растерзанные циркуляры и вдребезги разбитая печать.
— Не Антино-ой!.. — заголосила Капа. — Не о-он!..
Подкошенно упала она на козетку. Та с треском накренилась. Капа скатилась на пол и долго лежала там, биясь головой о паркет и подвывая:
— Уби-ить хотят! У-у… прокля-ятые-е! И все им ма-ало-о!..
Наконец она успокоилась: каменные нервы не то, что наши, человеческие.
— Боятся меня. Запаниковали! — смекнула Капиталина. — Прав Вовка, в ангар их всех запихать надо. А пока укрыться где-нибудь.
Она на четвереньках подползла к телефону и набрала спасительный бородулинский номер. Разговор их был лапидарен:
— В телефоне. Бородулин.
— В телефоне. Камеронова.
— Что надо? Я очень занят.
— За мной гонятся. Что делать?!
— Стоять насмерть.
— Так ведь расколошматят!
— Это серьезно.
— Куда бы спрятаться?
— У нас некуда: всюду найдут!
— Неужто в заграницу?
— Да, это мысль. Пошлю, в Париж. Храбрись. Молодец.
— Буду! — преданно гаркнула Капиталина.
Не прошло и месяца со дня исторического собрания в «УПОСОЦПАИ», как по городу поползли, полетели слухи о каком-то чудовищном проекте, вынашиваемом в недрах этого учреждения. Говорили, будто собираются что-то сносить, возможно, взрывать. Еще говорили, что два-три дворца разберут на кирпичи и будут продавать богатым иностранцам за валюту. Популярны были также разговоры о массовой продаже за границу с целью получения той же столь необходимой государству валюты знаменитых статуй. Брюнчанский распространял тревожные сплетни среди многочисленных знакомых о якобы замене городских решеток на решетки попроще, из бетона (с настоящими он уже мысленно прощался, отдав их для украшения вилл каких-то миллиардеров).
Мало-помалу все эти странные, безумные разговоры дошли и до академика Стогиса. Он позвонил главнокомандующему культурой, но в ответ на свой вопрос услышал сакраментальное: «Я сейчас уезжаю и уже стою в пальто и ботинках». Что оставалось академику, как не посетить скандально знаменитое учреждение самому.
Ноябрьским утром он подъехал к особняку и увидел скорбную картину. Из дверей санитары нежно выводили упиравшуюся полуодетую старушку. Она визжала:
— Змеи!.. Всюду змеи!.. Порождения ехидны!.. Святой водой вас!.. Ха-ха-ха!..
Это была обезумевшая Клава Сутягина.
Стогис сочувственно посторонился, пропуская больную, и вошел. Учреждение поразило его тишиной, зажженными среди бела дня лампочками, люстрами и даже почему-то церковными свечами. Пахло ладаном. Стогис покашлял, желая привлечь к себе внимание. В конце коридора осторожно открылась дверь, на мгновение высунулась и тотчас спряталась чья-то бледная от страха физиономия.
Поблуждав по коридорам, постучав в запертые двери, за которыми тихо шептались, Стогис нашел приемную Мяченкова. Там вальяжно сидел в кресле мужчина средних лет. Сигарета тлела у него между пальцами. Он смотрел на нее и язвительно улыбался. Это был Шикин.
Стогис представился. Шикин неохотно встал, назвал себя и вяло плюхнулся обратно.
— Что здесь происходит? — поинтересовался академик. — Такие запахи и звуки я слышал в детстве, когда нянька водила меня в церковь.
— Глупцы-ы… — протянул Шикин, лениво морщась. — Ну, ползает здесь какая-то змея. Метров этак пять, а может, и десять… Ну и что? Я сам ее видел и даже беседовал. Обыкновенный глупый зеленый бабец, только в виде змеи. Чего так волноваться?
Стогис спросил, где начальник.
— Пал Васильи-ич? — вдруг пронзительно позвал Шикнн. — К вам пришли! Отоприте, я же знаю, что вы у себя!
Стогис постучал в дверь. Там сначала было тихо, потом часто задышали.
— Кто вы? — прошептал Мяченков. — Покажите документы!
— Павел Васильевич, неужели вы меня не узнали? — спросил Стогис. — Вы же ко мне приходили. Помните?
— Я много к кому хожу! — агрессивно пискнул Мяченков. — Документы покажите. Желательно с фотокарточкой.
Стогис просунул под дверь паспорт. Мяченков изучал его недолго, полчаса, и наконец отпер дверь.
Вид кабинета удивил Стогиса еще больше, чем запах ладана в вестибюле и церковные свечи. Следы хаоса, безумной горячки виднелись повсюду. Мраморная голова Вольтера была плотно закутана черной тряпкой. На венецианском зеркале почему-то губной помадой была нарисована пентаграмма. Повсюду на стенах Стогис увидел разнообразные кабалистические знаки. Но более всего поразил академика телефон. Он стоял под столом и был накрыт стеклянным колпаком.
Стогис настоятельно потребовал объяснений. Вкратце рассказ Мяченкова сводился к следующему: учреждение подвергается планомерной осаде оккультных сил. Они (силы) насылают демонов (один — белый, голый; другой — длинный, зеленый, в виде змеи). Голый дебоширит по ночам: рвет бумаги, ломает ручки дверей. Другой, в виде змеи, ничего не ломает, но ползает и нахально разговаривает. Среди сотрудников есть жертвы — троих увезли в психиатрическую больницу. Все остальные близки к этому, и он, Мяченков, — первый. Ему в больницу лечь — раз плюнуть. Но он, как капитан, последним покинет свой уютный, терпящий крушение корабль. Излишним было спрашивать, кто довел «УПОСОЦПАИ» до нынешнего состояния.
— Капка… — с ненавистью выдавил Мяченков. — Всегда я чуял в ней что-то демонское! Вот помните, ваше интервью по телевизору не пошло — тоже ее работа! Засадила всех за Проект решения, а гадов наслала, чтоб мы боялись и работали каждый день!
