Или, к примеру, такой вот перл:
«А где у вас тут самый лучший магазин? Хочу пальто с хвостами из пятнистого меху!»
Наш переводчик выкручивался, как мог: улыбался, сам давал интервью репортерам, острил, каламбурил и часто читал стихи, а также басни Лафонтена.
…Но все же, все же пьянящее очарование города проникало сквозь стены отеля! Вово томился, трусливо выглядывая в окно, нетерпеливо сучил ногами и задавал переводчику туманные вопросы:
— А «фин-шампань» тут в магазинах продают? Очень уж хвалят ее. Я вообще-то непьющий…
Бедняга Вово! «Фин-шампань» был его детской мечтой. Он узнал об этом напитке из отрывного календаря и с тех пор не мог успокоиться.
Что ж, всякая мечта рано или поздно осуществляется, если, конечно, мечтать по-настоящему, страстно. Дождался Вово «фин-шампани»! Дождался и перепелов, и бекасов, и даже фазанов откушал!
Богатый коллекционер русских икон Джеймс Артур Чеффилд дал обед в честь нового Кулибина и его спутницы. Вово был в смокинге и новых крепких лаковых ботинках. Капиталина же… О, это было что-то особенное! Не женщина — фея! — Облако ил невероятно легких тканей, мехов и перьев! Правда, в торжествующей симфонии диссонансом звучал деловой портфель из дерматина. Но и это можно понять — ведь надо же было в чем-то носить деловые бумаги, циркуляры, справки, тезисы, наконец!
«Фин-шампань» творил чудеса. После первого глотка щеки Вово порозовели, после второго он, всегда сутулый, как мышь, вдруг распрямился и стал похож на тореадора, после третьего последовали четвертый и пятый, а после пятого человека стало не узнать. Вово сделался игрив, задирист и, как вспоминал Джеймс Артур Чеффилд, бесшабашен, боек на язык.
— Скажи им, браток… — велел он переводчику.
Тот в ужасе замер.
— …Вот стою я перед вами, лорды и мусью… Вы вот графы, бароны там всякие, а я — простой мужик. Знаете вы мне цену-у? Не знаете вы мне цены… Чу-ую я ваши происки! Задобрить хотите, а потом «Голобабая» спереть! Не пройдет у вас этот номерок, потому как хитер Бабаев, и на кривой его не объедешь!..
Переводчик улыбнулся бледной корректной улыбкой и сказал следующее:
— Месье Вово благодарит за гостеприимство и приглашает присутствующих посетить его родной город, где он примет их с истинно русским радушием.
А почему молчит Капа, то бишь мадемуазель Камерон? Мадемуазель опьянена своим триумфом. Она пользуется успехом у мужчин! За ней ухаживает Хосе-Рамон Кардона, потомок инквизиторов, сумрачный красавец. Правда, он не совсем в ее вкусе — Капиталина любит веселость в мужчинах, но она широкая натура и способна оценить всякую красоту! В конце вечера она громогласно и пылко объявила:
— А этот-то, с усами, почему, думаете, печальный такой? Ха! Мортирован наповал моей красотой! Виктория! Знай наших!
Переводчик, изрядно поднаторевший в искусстве обработки подобных речей, объяснил эту фразу как выражение ликования мадемуазель Камерон по поводу взаимопонимания в вопросах искусства.
Так, в интересных встречах, содержательных беседах, в остроумных дискуссиях, пролетели золотые парижские денечки, и Вово уже казалось, что «фин-шампань» он пил с детства и всю жизнь ходил в смокинге. Иногда он вдруг представлял себе, как дома идет снег, и смеялся, глядя в окно на голубые французские небеса. Промелькнули поездки в Гасконь, Прованс, Бретань, и настал, наконец, день, когда должно было решиться многое.
Демонстрация изобретения происходила в одном из музеев Парижа. В зал, где некогда сиживал король и его приближенные, вкатили мерзко чавкающего «Голобабая». Множество корреспондентов щелкали фотоаппаратами, толпились искусствоведы и богатые обыватели, купившие за огромные деньги билет на демонстрацию «русского чуда».
Вово держался скромно, но царственно. На сей раз он был в белом шелковом костюме, изящно стянутом в талии золотым пояском, и лайковых перчатках. Переводчик советовал надеть что-нибудь посолиднев, но Вово был непреклонен.
Слово о гениальном изобретателе сказал граф Деризе-Жермон:
— Дамы и господа! Может быть, вы думаете, что вам хотят представить обыкновенный голографический фокус? Нет, наш русский друг мыслит шире. Он поставил своей благородной целью возрождать из руин произведения искусства! По обломку амфоры он может с блеском воссоздать всю амфору. Мы с трепетом ждем самого ответственного опыта. Мсье Бабаев сейчас дерзнет раскрыть тайну Венеры Милосской. Мы, наконец, увидим ее руки!
По залу пронесся благоговейный шум.
Вынесли фотографию Венеры Милосской в натуральную величину, поставили рядом с «Голобабаем». Вово отрепетированным жестом сорвал перчатки, бросил их на пол и принялся за свое черное дело. «Голобабай» заверещал пронзительно и жалобно, словно его душили. Но Вово был неумолим. Он манипулировал раструбом с невозмутимостью палача.
И вот в центре зала сначала туманно, затем все более явно сконденсировалась белоснежная фигура богини любви и красоты. Женщины закричали. Фигура, обозначившаяся вначале такой, как мы ее знаем, вдруг конвульсивно задергалась, и руки начали медленно расти из плеч! Они с усилием двигались, искали положение и, наконец, замерли, вольно раскинувшись в стороны. Сверху на них упало мраморное коромысло с ведрами, тоже мраморными. Фигура подвигала плечами, устраивая коромысло удобнее, и вскоре успокоилась, затихла.
Из милосердия к читателю опустим занавес на этой сцене. Пусть там, за ним, остается Париж, королевский зал, ужас и смятение зрителей, грубый хохот корреспондентов, переводчик, мечущийся в тщетных попытках все загладить, и зычные торжествующие выкрики мадемуазель Камерон:
— Ишь, забегали! А чем вам не понравилась эта статуэтка?! Гараграфии не знают, дураки! А еще иностранцы! У-лю-лю-ю-ю-у!..
Мяченков не знал, что понаписали парижские газеты о скандальной истории с Венерой Милосской: известия о случившемся долетели до него в сильно измененном виде. Сраженный новым триумфом проклятой Капиталины, он был полностью деморализован. Поэтому, увидев из окна кабинета, как подъезжает машина и оттуда выплывает разодетая в пух и прах кариатида, а за ней отъевшийся, гладкий Вово, Павел Васильевич решил симулировать удар: он упал в кресло, свесил руку, вторую прижал к сердцу и зверски искривил лицо. В таком виде его и застали.
— Убрать тело! — скомандовала Капиталина.
А Вово сыто заметил:
— Помрет старик. Это уже полный маразм.
Павла Васильевича отправили в больницу.
Капиталина выстроила сотрудников по росту в вестибюле и учинила строгий допрос, кто чем занимался в ее отсутствие и как там продвигается дело с Проектом решения. Пришибленные сотрудники смотрели на нее как на избавителя. Очевидно было, что такая здоровая особа распугает любую нечистую силу.
