через который она шла медленно и осторожно. В темноте лес был наполнен слабым свечением, но понять, откуда оно идет, было невозможно. Казалось, светится сама земля, не оставляя теней от деревьев и кустов. Тропинку пересекал небольшой лесной ручеек. Ольга наклонилась и окунула в воду руку. Поднеся ладонь к лицу, она увидела на своих пальцах алую кровь. Кровью забрызгано было все вокруг: стволы деревьев, опавшая листва и кустарник вдоль тропинки. Она смотрела на все это с ужасом, который непонятным образом уживался в ее сознании и говорил, что так все и должно быть. Ольга медленно открыла глаза.
На дворе темнело, небольшие окна почти не пропускали вечерний свет. Девушка встала и включила старый китайский электрический чайник, поблагодарив кого-то из высших сил за работающий генератор. Яков включал генератор только вечером, экономя дизельное топливо. В это время мужчины в деревне смотрели телевизоры с немногочисленными программами, а женщины гладили электрическими утюгами. Обычно глажка в деревне проходила старыми утюгами: с набросанными в них тлеющими углями, которые наполняли дома сладким дымком.
Бросив в чашку дешевого растворимого кофе Neckafe, Ольга блаженно вздохнула. Молотые зерна арабики девушка чуть не со слезами на глазах неделю выпрашивала у Якова. Глава поселения называл кофе ядом, но тем не менее в одну из поездок в Битучары привез Ольге небольшую баночку с темными гранулами.
Соскучившись по городской пище и напиткам, Ольга берегла баночку как что-то святое, позволяя себе пить кофе один раз в день – или утром или вечером. Казалось, баночка – это последнее, что связывает ее с Москвой и прошлой жизнью. Ольга пила кофе в одиночестве, наслаждаясь каждым глотком и запахом напитка.
В эти моменты Ольга часто ловила себя на мысли, что она не скучала по городской жизни. После пережитой героиновой грязи Москва казалась ей черной ямой, где люди жили как механические куклы: погрязли в кредитах и социальных обязательствах перед окружающими, собой и государством. Прошлая жизнь выглядела неинтересной и глупой, протекающей в однообразной работе и днями, похожими друг на друга. Ее бывший любовник и сожитель Артем Смирнов, подсадивший ее на героин, не вызывал у Ольги абсолютно никаких симпатий. Его присутствие раздражало и даже бесило девушку, и она искала любой повод, чтобы избавиться от него. Речь о том, чтобы они жили в одном доме, как Сергей Краев с Викой, не шла вообще. Попытки Артема физически сблизиться Ольга отвергла сразу и категорически, как будто у них не было за плечами двух лет совместной жизни.
Избегая бывшего возлюбленного, Ольга начала посещать вечерние женские посиделки. Жизнь в деревне не изобиловала яркими событиями, и единственным развлечением для женщин были «девичники» после трудового дня, где они перемывали всем кости – от красавца Президента, до последней курицы, которая мало несла яиц. Сначала деревенские женщины относились к Ольге настороженно, а привыкнув, перестали подбирать слова и в ее присутствии говорили открыто и обо всем. Почти каждый вечер поднималась тема волков и каких-то «чужих», которые «вернулись из далекой тайги» и творят «мерзость». Ольга начала задавать вопросы. Женщины игнорировали попытки Ольги получить хоть какую-то информацию о «странных волках». Она чувствовала, что в деревне есть тайна – тайна сильная, иррациональная и потусторонняя.
Однажды малоговорящая женщина по имени Карина с крупными чертами лица и зелеными глазами отвела Ольгу к старой бабушке, которой было под 100 лет, живущей в небольшом доме на краю деревни. Открыв дверь, Карина тихонько поклонилась лежавшей старухе и подтолкнула Ольгу вперед, закрыв за ней дверь. Девушку накрыла темнота, густоту которой размывала лишь керосиновая лампа, горевшая на столе.
Присмотревшись, Ольга увидела в углу маленькой комнаты огромную икону с волчьим ликом. Кровожадный волк с зубастой пастью, казалось, смотрел в душу Ольге. Привыкнув к темноте, она разобрала детали иконы: из пасти волка стекала кровь, а под ногами его валялись человеческие кости. Неожиданно бабушка резво встала и поздоровалась хриплым, как у курильщика, голосом:
– Здравствуй, красавица, проходи, сейчас чаю попьем! – и шустро взяла с затопленной печи обгоревший со всех сторон чайник. Быстро налив напиток в граненый стакан, она села напротив Ольги и внимательно посмотрела ей в глаза.
– Мария меня зовут, бабка Мария, – представилась она. Обычно глаза у стариков мутные и неприятные, а у Марии они были светлые и яркие, зеленоватого цвета, как у приведшей ее Карины. Под проницательным взглядом Ольга не могла найти себе место, ерзала и отводила глаза на коптившую керосинку.
– Не стесняйся, Оля, пей чай! – мягко, но настойчиво сказала Мария. «Имя мое знает, – подумала Ольга, пригубив напиток, который был горьковатый на вкус, но одновременно приятный и терпкий. – Опять чем-то обпаивают, как месяц назад, когда она переносила ломку», – подумала девушка, и тут же ее мысли как будто застыли в воздухе. Ее тело стало лёгким и свободным.
– Поговорить хотела, Олечка, сейчас поговорим, – и она положила ладонь ей на руку. – Только молча переговорим, без слов, оно так понятней будет.
Оля находилась в сомнамбулическом состоянии и, казалось, не могла двигаться. Скоро перед ее глазами замелькали тени, постепенно превращаясь в реальные картины. Увиденное ею было диким и мерзким: сначала в мозгу возникла сцена, где на кладбище люди с волчьими лицами откапывали трупы и поедали их, потом эти твари врывались в деревни и пожирали женщин и детей. Следующей сценой было нападение на этих мерзких животных других огромных волков. Последние, стоя на двух ногах, беспощадно убивали волков с людскими мордами. Среди гигантских волков она увидела Якова, потом деревню, где она жила. Позже опять замелькали мерзкие твари, которые вышли из тайги, уничтожая все на своем пути. Видение закончил Яков, который как будто говорил Ольге: «Впереди война, нам нужны свежие силы, нам нужны молодые волки». За спиной Якова стоял Краев Сергей… По лбу Ольги текли крупные капли пота, а руки до белизны были сжаты в кулаки. Девушка громко вздохнула, как будто она вынырнула с большой глубины.
Потом старуха неожиданно уколола Ольгу в шею большой иголкой. Тотчас Ольга почувствовала мучительную боль, дурноту в голове и ломку в костях. На душе стало тягостно и противно, и внизу живота появился такой ужас, какого человеку не дано испытать ни в час рождения, ни в час смерти. Затем эта агония внезапно прекратилась, и Ольга пришла в себя, словно после тяжелой болезни. Все ее ощущения как-то переменились, стали новыми и необыкновенно приятными. Она стала моложе, все ее тело пронизывала приятная и нежная истома. Последнее, что она увидела перед сном, это зеленые глаза Кристины, которая бережно
