разоблаченный попутчик, шагая между ослизлыми валунами. — Поговорим в последний раз. Посмотрим, как ты переедешь через мост… В этой игре козыри остаются у меня.
Лисков оторопело смотрел на своего шефа, не в состоянии сдвинуться с места. Тусклое, колеблющееся пламя свечи освещало разбитое, в синяках лицо Эмика. Щегольская курточка превратилась в лохмотья. И ружья с ним не было. Но он оставался все тем же решительным и жестким главарем.
— Чего глазеешь, Тихий? — сказал Эмик. Он подошел к своему рюкзаку и вытащил остро отточенный топор на короткой рукояти. Протянул его Лисскову.
— Бери. Полезешь под мост и подрубишь стойки, понял? Через полчаса шофер будет здесь. Подруби аккуратно, чтоб не завалить раньше времени.
— Опять в воду лезть! — сказал Лисков. Он старался не выказать удивления, вызванного истерзанным обликом дружка, тот мог осерчать. — Меня и так лихоманка трясет.
— Что лучше? — спросил шеф, присаживаясь у раскаленной печушки. — Насморк или сто вторая статья?
«Помощничек» взял топор и покорно вышел из хижины. Хлопнула дверь.
Нина, наблюдавшая эту сцену сквозь щели в потолке, невольно зажмурила глаза, представляя то страшное и непоправимое, что должно было последовать за громким стуком двери, от которого содрогнулись хлипкие стены.
Сейчас Эмик увидит винтовку! Преступники обнаружат ее… Никто уже не сможет предупредить шофера, и грузовик въедет на мост. Этот мост стоит на тонких, мухоморных ножках, а У Ивана тяжелая машина.
Эти двое погубят Ивана и убьют ее. Ее, восемнадцатилетнюю, а так хочется жить! И старатели навечно останутся в старой шахте. Глупая, глупая, зачем она так неосмотрительно оставила винтовку: судьба пяти человек была решена одной ее оплошностью.
Но, может быть, произойдет чудо и малопульки не заметят?
Чуда не произошло.
— Эй, Лисков! — услышала Нина громкий голос. — Чей винт в зимовье?
Тихий Веня тотчас вернулся.
— Не знаю, — сказал он после короткой паузы. — Мое ружьишко вон, у стола.
— Ишь ты, — сказал Эмик и внимательно осмотрел хижину. Взгляд его скользнул по потолку.
— А ну-ка загляни наверх! — сказал он, поднимая свечу.
Остренькое бледное личико Лискова покрылось пятнами: то ли от пламени свечи, то ли от волнения. Он влез на стол.
Нина увидела, как в светлом квадратном отверстии люка показалась вытянутая, огурцом, голова с торчащими ушами. Пальцы шарили в темноте, едва не доставая Нину. Сейчас они наткнутся на нее — липкие, цепкие пальцы этого подлеца.
«Все равно уж… Решиться — и как в омут нырнуть». Подобрав ногу, Нина с силой ударила сапогом в ненавистное лицо. Лисков с криком исчез, раздался грохот упавшего тела, свеча погасла, и в полной темноте прозвучал искаженный страхом голос Эмика:
— Эй, вылезай, стреляю!
Воспользовавшись замешательством, Нина прыгнула в люк и бросилась к двери, но нестерпимая боль охватила ногу. Она споткнулась, и тотчас сильные руки Эмика ухватили ее за полушубок, швырнули на пол.
Вспыхнула спичка, затрепетало пламя свечи. Открыв глаза, Нина увидела две пары стоптанных кирзовых сапог. «Встань! — приказала она себе. — Не унижайся перед сволочью!»
Она поднялась.
Лисков вытер лицо, на котором багровел отпечаток подошвы, и с силой ударил девушку.
— Какая птица залетела! — сказал Эмик.
Нина снова поднялась с пола. Кровь теплой соленой струйкой потекла по губе. «Все равно уж… Как в омут нырнуть».
— Вы — фашисты! — сказала она, вкладывая в слова всю ненависть и презрение. Если бы слова могли жалить и жечь, как раскаленный свинец!.. — Вам ничего не стоит погубить человека… Золота захотелось. Думаете, улизнете?
— Свяжи ее, — приказал Эмик своему помощнику. — И затолкай кляп. Некогда. Поговорим с девкой позже.
Тихий еще раз ударил Нину, давая волю злобе и заглушая бессмысленной жестокостью охватившее его чувство страха перед тем, что еще предстояло совершить: внучка Дормидонтыча была единственным человеком, который видел Лискова после побега из шахты, и она знала о самородке, ее нельзя было оставить в живых.
Лисков размотал одну из веревок, заготовленных на случай переправы через горную реку, и крепко стянул Нине руки и ноги. Веревка глубоко впилась в тело. Девушка вскрикнула. Рукавица, как кляп сунутая в окровавленный рот, оборвала крик.
— А она недурна, — сказал Эмик, прикуривая сигарету от свечи. — Нам повезло, сегодня развлечемся.
Нина вздрогнула, силясь разорвать путы. Но Лисков оказался старательным малым, он израсходовал все десять метров прочного шнура.
— Теперь к мосту, — сказал шеф и погасил свечку. Он нервничал. Дело принимало неожиданный оборот. Девчонку придется уничтожить, да так, чтоб не осталось и следов. Что ж, снявши голову, по волосам не плачут. Самородок стоит риска. В конце концов-то обвинят этого лопоухого дурачка и будут искать его. И не найдут. «Помощничек» останется в тайге, под Чурымом.
Эмик выплюнул сигарету и последовал вслед за дружком, который уже скрылся в ночи.
Через несколько секунд Нина услышала первый удар топора по бревну.
Шахтерские лампочки давно уже погасли: иссяк запас энергии в батареях. Все трое — Никодим Авраамович, Афоня и Колобков — сидели на бревнах, по пояс в воде, тесно прижавшись и согревая друг друга. Они обессилели, тщетно стараясь пробиться навстречу старателям.
Плывун, прорвавшийся из забоя, обрушил внутрь шахты сотни тонн воды. Подземная река постепенно взбухала. С каждым часом она поднималась на несколько сантиметров. Спастись от нее было нельзя: завал, который образовался после взрыва, преграждал выход плотной стеной.
Сквозь толщу породы доносились глухие удары. Это спасатели пытались пробиться со стороны ствола.
Бригадир прислушивался. Не меньше тридцати метров отделяло спасателей от места аварии. Опоздают. Зарядов у них нет, иначе давно были бы слышны взрывы. А много ли сделаешь кайлушкой и лопатой? Может быть, дня через три-четыре они сумеют проложить дорогу. Но тогда уже будет поздно.
Афоня снова закашлялся. Он был плох: слабые легкие. На него первого обрушил свой удар холод. Колобков, на что крепкий и жилистый, и то дрожал в ознобе.
Никодим Авраамович покрепче прижал к себе маленького, щуплого парнишку, отдавая ему остатки своего тепла.
— Держись, Афоня, держись!
«Я уж стар, — думал бригадир. — Ребят бы только спасти. Афоня совсем молод, ему жить да жить. На свадьбе его еще не погуляли… А парень-то какой!»
Бригадир вспомнил, как в Ширяевской тайге они, небольшой отряд старателей, пробивали шурф: Колобков поджег запальные шнуры, полез наверх из ямы, но лесенка подломилась. Взрывник никак не мог вскарабкаться по скользкой стенке наверх — тяжел, громоздок. Вот-вот рванут заряды!
Поблизости был один Афоня.
