У пансионата Черняк замедлил шаг, стараясь приблизиться к приземистым дощатым домикам незаметно. Чей-то оживленный разговор и всплески смеха долетели до него. Раздвинул листву и увидев просторную лужайку, на которой живописно расположилась веселая компания. Хлебосольным инициатором пирушки являлся, по-видимому, младший лейтенант Борисов. Он полулежал на траве в тени одинокой липы, положив голову на ладонь. Там же, не смея принять в присутствии начальства столь легкомысленной позы, сидел, поджав ноги, Шеффер и командно покрикивал на солдата, разливавшего вино. Хохотала высоким голосом Нарцисса Викторовна, на которой была оранжевая блузка, а в пышной прическе ласточкиным гнездом приютилась шляпка. Напротив Каркачевой жеманно обмахивалась платочком вторая дама.
При таком шумном сборище было нелепо надеяться на встречу с Блотиным. Незамеченным набрел на компанию Черняк, незамеченным и исчез.
Вечер застал его в колоннаде соснового леса, росшего на песчаных холмах-дюнах. До малеевского хутора оставался час ходу, и Черняк сделал передышку: сел у золотистого, пахнущего смолой комля, достал кусочек черного хлеба. Неожиданно у подошвы холма возник легкий силуэт косули. Она выплыла из-за кустарника и, опасливо поводя головой, принюхивалась, заподозрив поблизости что-то невидимое, враждебное. Андрей залюбовался ею.
Резкая очередь прервала идиллию. Козочка сделала отчаянный прыжок и завалилась набок. В терновнике поднялись двое, возбужденные, полные охотничьего азарта: энергично жестикулирующий Никифор Блотин и круглолицый увалень. Охотники склонились над рыжеватой тушкой, и Черняк выступил из-за ствола. По откосу покатилась сосновая шишка, нарочно задетая Черняком, и Блотин, оставаясь на корточках, подобрался как для броска.
— Так и есть, не обознался, собственным глазам не верю — Никифор! — Черняк постарался сказать это радушно. — Я думал, никогда не свидимся.
Блотин прищурился.
— Ты что ли, Андрей?
Черняк приблизился к Блотину, протянул ему руку. В ноздри шибануло запахом крови и звериной шерсти, остекленевшие глаза животного были устремлены в никуда.
— Слушай, Черняк! Помнится, мне говорили, что ты удрал в Германию, а?
— Все мы уезжали в Германию, — парировал Андрей, — но кое-кто отменил все поезда.
— Ты один?
— Уже один. Дружка скосил и на днях. У оврага близ малеевского хутора ранили, а в Кирхдорфе добили. Чекисты!
— Так это вы нарвались у оврага? — изумился Блотин. — Это были не чекисты, а люди Доктора. Они подстерегали нас с Мареком. Попадемся — кишки выпустит!
— Так вот кому я обязан, — произнес Черняк. — Надежный был дружок. Если бы не рана, он ушел от чекистов...
— Брось! Приятеля не воротишь. Ты лучше бормочи про себя: я жив, я жив, я жив — десять, сто, тысячу раз, и ты поймешь, что уцелел, а это удается не всем.
— И все-таки жаль дружка.
— С претензиями обращайся к Доктору. Он умеет утешать.
Повесив тушку на жердину, тронулись в путь, Блотин указывал дорогу. В пансионате совместными усилиями освежевали косулю, молодой увалень взялся за приготовление пищи. Блотин снял ботинки, с наслаждением задвигал пальцами ног. Черняк ощутил в себе непонятное беспокойство, причина которого была в чем-то внешнем, появившемся недавно. Это связано с Блотиным. С каким-то его жестом? Движением? Словом? Черняк восстановил по порядку события последнего часа. Что ускользает из памяти, какая деталь? Непроизвольно всплывает: Блотин стаскивает ботинок: на подошве полустертый рельеф елочкой, каблук с подковкой овальной формы. На первом ботинке... На левом же подковки нет. Так, значит, кусочек металла, который поблескивал на мощной длани Бугакова, принадлежал Блотину? Так ли?
Сидя у ведра с вареным мясом, мужчины утоляли голод. Молчание нарушил Блотин.
— Почему не ушел к американцам?
— Рано еще, вокруг заслоны. Выжидаю.
— А мы уходим завтра, — Блотин стряхнул с куска травинку. — Через Польшу.
— Мы проскочим! — запальчиво воскликнул Марек. — Езус милосердный поможет нам.
Блотин не согласился:
— А проскочить — это как повезет. Знай, попадешься — хватанут за цугундер и к стенке. На бога не надейся. — Блотин снова обратился к Черняку. — Идешь с нами?
— Пока не решил.
— Думай. Срок до утра.
Легли на куче тряпья в клетушке пансионата. Черняк вслушивался в ночные звуки. Славные здесь места: пожить бы на отдаленном кордоне, побродить с ружьишком. Вместо этого приходится ломать голову... Блотин не должен уйти. Для проникновения в банду Блотиным теперь не воспользуешься: он порвал с Доктором. Насколько это серьезно, можно судить по засаде. Да, Блотин — это не козырь. А Марек? Расспросить бы его наедине, уточнить сведения о Докторе, скорректировать направленность операции. Но Блотин... Его на мякине не проведешь. Блотин...
Утром, заворачивая в полотно мясо, Никифор спросил:
— Как?
Черняк покачал головой.
— Остаюсь.
— Смотри. Как бы не пожалеть.
— Нет, риск велик. Вы идете наобум, без обеспеченных остановок...
— Торчать здесь — опаснее, — перебил Блотин.
— Нет. Никаких авантюр!
— Приятно оставаться, — ехидно приподнял картуз Марек и первым пошел к просеке. Блотин поправил лямки рюкзака.
— Если надумаешь, нагоняй нас по тракту к Алленштайну.
...Истинность слов Блотина следовало проверить, и Черняк три часа пробивался через лес, чтобы первым подойти к тракту.
Андрей залег у огромного валуна. Отсюда хорошо просматривалась тропка, вилявшая по подлеску вдоль тракта. Ее предпочитали путники, избегавшие большаков. Вот прошмыгнула стайка подростков (один из них с винтовкой — браконьерничать?), прошелестела женщина с узелком (еда скрывающемуся мужу? брату? отцу?), по-волчьи прокрался мужчина в лохмотьях.
«Скоро появятся», — отстраненно, как о чем-то маловажном, подумал Черняк.
Через несколько минут на тропе показался Блотин, за ним проковылял Марек, видно, подвернул где-то ногу. По самым скромным подсчетам, тянуться им вдоль тракта дня три. Блотин попутками пользоваться не будет. Черняк проводил их взглядом, выждал немного и заторопился к Зеебургу.
В семи километрах от городка он вновь залег у проселочной дороги, по которой в промежутке от трех до четырех часов всегда проезжает Петя Бугаков, инспектирующий свой «куст».
Дорога была пустынна, и Андрей начал дремать. Вдруг в зарослях на противоположной стороне послышались голоса, и на обочину выскочил мужчина в долгополом, подпоясанном ремнем пиджаке. Он что-то высматривал на дороге, и, наконец, крикнул по-польски:
— Идут!
Черняк насторожился и привстал на коленях, узнать, что же заинтересовало поляка. По дороге в пыльном облаке двигалось коровье стадо, сопровождаемое погонщиком и охраной: наш сержант с двумя низкорослыми солдатиками.
